Общая душа

Любовь, которая способна соединить людей в Боге, это любовь ко всем без различия, любовь к каждому, в том числе и к врагу – чувство агапическое. "Сойтись по-настоящему" можно только "настоящей любовью", добывать которую, как считал христианин Толстой, Бог человека и послал на Землю.

Любить родных, близких или хотя бы тех, кто приятен тебе, значит любить за что-нибудь – любить несвободной любовью. Толстой в старости укорял себя за то, что он "слишком" любит друзей и домашних. Как же матери не любить особенно своих детей, а мужу жену? Но носителю агапической любви тягостно всякое проявление в себе несвободы любви, в том числе и к дочери, ближайшему другу, родному брату, жене, своему народу. Несвободная любовь любого рода сама собой изживается в том, кто знает в себе высшую свободу, свободу агапической любви.

Все мы не столь духовно достойны, чтобы испытывать агапическую любовь, соединяющую души на практически недоступной нам глубине и свободе духа. И все же мы внутренне сочленены между собой. И не можем жить без той или иной душевной сцепленности друг с другом. Я имею в виду не только связи дружеские или семейные, но и душевную сочленимость и солидарность всего сообщества, в котором живет человек. Конечно, это не та, единственно подлинная связь, связь в Боге. В сравнении с ней наша сплоченность – наружная душевная связанность. Но в ней-то реально и живут люди. Человеческое общество потому есть единое душевное целое, что оно объединено Общей душою. Общая душа не "одна во всех", а одна на всех, одна у всех.

Душа человеческая состоит как бы из двух сторон. Одна ее сторона принадлежит Общей душе, есть одновременно и "моя" и Общей души ("всех"). Благодаря этой стороне души человек есть существо общедушевное. Каждая человеческая душа несет своей стороной общедушевности какую-нибудь народную (Общую) душу и в этом смысле принадлежит ей.

Агапическая любовь – явление другой, личной стороны человеческой души. Процесс проявления духовного Я в душе, духовный рост, к которому призывал Лев Толстой, есть рост именно личной стороны души. Что не означает, что человек душевно работает или, что одно и то же, растет, только своей лично-душевной стороной. Работа общедушевной стороны иная. В ней идет рост отдельной души, но только вместе со всеми, с кем она соединена в Общей душе.

Духовный рост личной стороны души идет в направлении агапически живущего духовного Я; общедушевный духовный рост имеет другое направление, которое и следует разглядеть нам. Пока что отметим, что как есть личная духовная работа, так есть и совокупная, общедушевная работа. И то и другое – достойный и законный труд души. Но агапическое чувство не общедушевное, а лично-душевное чувство жизни, принадлежит не Общей душе, содержится в другой от Общей души стороне души. Достигнуть агапического состояния возможно только вне Общей души, трудами лично-душевной жизни. Агапическая жизнь не для Общей души, каких бы вершин она ни достигала. Уровень объединенности в Общей душе всегда будет ниже агапического. Это надо признать и сделать выводы.

Есть религиозные доктрины, которые постулируют и предписывают правоверному только и исключительно рост вместе, со всей Общей душою, только в составе ее и на ее благо. Лично-душевный духовный рост признается тут постольку, поскольку он служит общедушевности и включен в нее. Не сметь расти духом одному вне всех и для себя! – вот крайняя позиция, в грубом виде выражающая жизнь одной, общедушевной стороны души.

Конечно, она вызывает протест. Но столь же вызывает протест и позиция, в которой третируется общедушевная стихия жизни и общедушевный рост. Общедушевность легко представить явлением несвободным и потому в духовном отношении низшим. Но это недоразумение. Темп лично-душевного роста, конечно, больше темпа роста общедушевного, но первый относится к дистанции жизни отдельного человека, а второй – ко "всем", к Общей душе в Истории.

Одухотворенность человека в Общей душе и его одухотворенность в личнодушевной жизни несопоставимы. Это разные виды свободного сознания, принадлежащие разным сторонам души. В каждой из сторон души есть свои высшие и низшие духовные явления, но никакая из них не выше и не ниже духовных явлений в другой стороне души. Хотя уровень одухотворенности Общей души, в которой человек воспитан и которой принадлежит, вполне может служить для исчисления труда личной одухотворенности и его продуктивности.

Душа человека выполняет два рода работы, растет двумя видами роста. Одна работа не противоречит другой. Личнодушевный рост и общедушевный рост не встречны, а существуют, условно говоря, параллельно друг другу. Человеку в каждый данный момент его жизни дан от Творца выбор: расти духом со всеми, общедушевно, или духовно взращивать себя отдельно. Человек, – когда более общедушевен, когда более личнодушевен, перемещает центр своей жизни из одной стороны души в другую, а то живет и работает ими вместе. Но, понятно, в разной, индивидуально обозначенной в данный момент степени.

Есть два типа духовно разнонаправленных людей, которые часто не понимают друг друга. Одни устроены душою так, что могут работать лишь общедушевной стороной ее. И пусть будет так! Другие устроены душою иначе. В человечестве предусмотрена необходимость как роста Общей души, так и самостоятельного духовного роста отдельной души. Недолжно и вредно как засилье Общей души, детерминирующей личнодушевный рост, так и отрицание духовных достоинств движений Общей души как таковой. Будем различать и признавать как общедушевную свободу личности в обществе, так и личнодушевную духовную свободу души человека.

С точки зрения Общей души каждый отдельный человек есть ее достояние, которому она навязывает и свою волю и свое понимание жизни. Таковы условия духовной жизни человека, в том числе и условия личнодушевного роста. Отдельной личности следует признавать эти ограничивающие ее условия, пробивать себе свою дорогу, а не бунтовать.

Альтруистическая жертва обществу – явление общедушевное, вытекающее из переживаний Общей души, побуждающей переносить центр жизни из отдельных душ в нее. Альтруизм и самопожертвование без Общей души, лишаются того, отличного от "Я" лица, ради которого производятся эти действия.

Тщеславие – обострение чувства Общей души в отдельном человеке. В тщеславии человек стремиться получить одобрение не от каких-то людей, а от Общей души; поэтому ему, по сути дела, все равно, хорошие ли сами по себе или плохие люди его одобряют.

Общая душа – поток жизни, в который включены люди. Чувствуя этот поток, человек старается стать "как все", быть "как всегда", разделять общее мнение, какое-бы оно ни было, осуждать то, что всеми осуждается, верить общей верою, лгать общей ложью, ненавидеть общей ненавистью, любить кого все любят. Так что у Общей души есть и свои мнения, и своя нравственность, и своя вера. Она лжет, ненавидит, любит, боится и страдает, подобно душе отдельного человека.

Общая душа как и душа отдельного человека, сегодня – такая, в таком-то состоянии, а завтра – другая, в другом состоянии жизни. В ней есть приливы и отливы, фазы жизни, она дышит, она проходит возрасты, она рождается, взрослеет и старится, она живет и может ... умереть.

Общая душа – субъект Истории. И собственной национальной Истории и Истории всеобщей. История народов творится взаимоотношениями их Общих душ. Понять Историю значит понять действующие лица Истории – Общие души.

Научникам трудно признавать существование того, что они не умеют изучать. Душа отдельного человека не поддается методам науки, которая все еще не знает, как подойти к душевным явлениям, и потому изучает то, что может: "психику", "рефлексы", "комплексы" и прочее. То же самое и с Общей душой. Наука история, не умея изучать Общие души, изучает все, что в состоянии изучать: классы, сословия, экономику, систему власти, судьбы исторических личностей, быт, нравы и прочее. Тогда как сама по себе История – "поприще движения" Общих душ. Научиться бы понимать Историю как встречу дорог жизни Общих душ от их рождения и до их исчезновения.

Прежде, чем пытаться понять жизнь Общих душ в Истории, надо видеть собственную целостную структуру Общей души, знать то, из чего она состоит, и как то, из чего она состоит, сообщается и взаимодействует в ней. Общая душа это многоэтажное здание, имеющее свой фасад, свой фундамент, крышу, расположение апартаментов. Здесь на разных уровнях ("этажах Общей души") проживают витально и ментально различные общедушевные инстанции. Чтобы различить и выделить их, надо уяснить тот принцип жизни, на основании которого существует Общая душа.

При взаимодействии тела с внешней средой, при его питании, дыхании и прочее, в нем происходит обмен веществ, который составляет необходимое условие продолжения жизни тела. При взаимодействии людей друг с другом между ними непроизвольно или произвольно идет, никогда не прекращаясь, взаимообмен жизнью. При всяком общении и в каждое мгновение кто-то из нас отдает другому частичку энергии своей жизни, а кто-то получает от другого или других жизнь в себя; или отдает на одном уровне жизни, получая для себя ее энергию на уровне ином.

Никто не в состоянии удержать всю свою жизнь в одном себе, внутри границ своей отделенности. Чтобы жить, надо постоянно излучать жизнь из себя, отдавать ее и получать ее в себя. Обмениваясь с другими жизнью в себе, вступать в соединения своей жизни с жизнью в другом или других – вот неустранимая потребность, приданная всему живому и, особенно, человеку.

Обмен жизнями друг с другом есть необходимое условие существования живых душ и принцип жизни Общей души. Будучи в составе Общей души, люди так или иначе замкнуты друг на друга и обмениваются жизнями друг с другом. Общая душа есть та сфера жизни, где между людьми через их душевное сочленение происходит на разных духовных уровнях накатанный взаимный обмен одной жизни с другой жизнью.

Потребность живых существ и человека в особенности сочетаться и делиться с другими существами жизнью в себе наводит на мысль, что жизнь не только одна для всех и на всех, но и одна и та же во всех. Однако жизнь, которой сочетаются между собой муравьи, и жизнь, которой обмениваются друг с другом люди, не одна и та же. Существуют разные единства жизни, Совершать обмен жизнью можно только в одних и тех же водах жизни. Надо знать, какие это воды жизни.

Нельзя утверждать (хотя нельзя и отрицать), что Общая душа состоит из суммы отдельных душ. Общая душа, прежде всего, есть область обмена жизнями между людьми. Сочлененность в Общей душе и ее целостность есть результат с неизбежностью возникающего между людьми взаимообмена жизнью. Общая душа есть совокупность тех единств жизни, в водах каждой из которых люди способны обмениваться жизнью. Общая душа содержит в себе те единства жизни, в которых человек, по двусторонней структуре своей души, не может не состоять. Чтобы выявить структуру Общей души, надо определить те поля (единства) взаимообмена жизни, из которых она состоит.

Как природные существа животное и человек живут в одном и том же поле жизни, жизни природной. Но дополнительно к этой жизни человек живет ("обитает") и в полях сверхприродной жизни. Есть разные ступени жизни. Есть лестница полей жизни. Мы все живем на ступенях этой лестницы.

На низшей ступени соединение и взаимообмен жизнью принудительны; это рутинный обмен жизнью, при котором жизнь крутится на месте – так, как и какая есть. На высшей ступени становится необходимо творчество обмена жизнями

«личностей, процесс духовно более свободный, в результате которого жизнь на этой ступени совершается творчески, то есть совершенствуется. На еще более высокой ступени неизбежен еще более свободный обмен жизнями, при котором на основе соответствующей высшей свободы взаимообмена жизнью мог бы продолжаться процесс самого творения жизни, ее восхождения.

Я пока что говорю не о конкретных ступенях жизни, а только обозначаю саму лестницу – от ступени наименьшего достоинства жизни и наименьшей духовной свободы до ступени наибольшего духовного достоинства и высшей свободы.

Сила потребности сочетания жизнями друг с другом и переживание в себе этой потребности включается в силу любви. Если есть разные единства жизни, разные духовные степени ее, то есть и разные уровни любви. Лестница любви выстраивается по таким же ступеням свободы и одухотворения единств жизни, что и лестница ступеней взаимообмена жизнью.

Связывая понятия любви и единства поля жизни, не будем отождествлять их. Любовь – восторг жизни, ее всплеск, ее прилив, ее самовыражение в порыве. Любовь – это прорыв жизни из себя через пределы отграниченности существ, Пробой между ними, необходимый для последующей работы перевода жизни из себя в другого и из него в себя. Сама по себе работа перевода жизни от одного к другому, хотя и подготавливается любовью, но производится не ею. Любовь – обострение жизни для осуществления прорыва ее сквозь отделенность. Любовь – сила пробойная и векторная, направляемая на жизнь в другом, на осуществление связи жизней и на поддержание этих связей.

Единство принудительного обмена жизнями осуществлено в общеприродной жизни. Оно и принудительно потому, что осуществлено, завершено в Творении. Пробойное состояние природной жизни – состояние вожделения, а не любовь. И вожделение – порыв, восторг переизбытка силы жизни. Но сила вожделения подобна переизбытку сил нежизни, напоминает силу физическую, которая вообще стремится растратить себя и тем возвратиться в нулевое состояние – стремится к самопогашению, к ликвидации возмущения, к стабильности и успокоенности. Вожделение есть предусмотренное временное нарушение инерции жизни для сохранения этой инерции в следующей порции природной жизни.

Вожделение – разрядка после порыва природной жизни в себе на другом живом существе, в другом живом существе, совместно с другим живым существом. Вожделение безличностно и слепо, так как оно функционально.

Про вожделение сексуальное говорят, что оно начало духовно разъединяющее, отчуждающее. Сам по себе секс не объединяет и не разъединяет, а функционирует внутри принудительного единства природно-человеческой жизни, удовлетворяя самого себя. У секса нет свободы брать или отдавать, соединять или разъединять жизнь. К нему неприложимо понятие свободы.

Следующая ступень единства жизни соответствует любви-Эросу. Эрос, конечно, избирателен и индивидуализирован. Но в нашем понимании Эроса он избирает не тело, не индивидуальность облика природного объекта, а направлен на целостный образ и волю этого объекта.

Конечно, эротическое возбуждение производят особенные психофизиологические черты другого человека, его наружность, выраженность его облика, свойственное только ему обличье, действующее на меня потому, что через него проступает некий мне желанный образ психической жизненности, непосредственно и чарующе зовущий меня, тянущий к себе, на себя мою волю, всю мою психическую личность. Эротический призыв, исходящий от другого человека, я переживаю как обещание возможности приобретения его теплоты жизни через обладание его образом, наружность которого впечатляет и вдохновляет меня именно на захват его.

Эротическое восхищение одного это не что иное, как стремление взять себе то тепло жизни, которое проступает в выражении образа другого. Если я откликнулся на его эротический призыв, если для моей жизни стал нужен этот образ, если пришло страстное желание взять накал жизни в нем для себя в себя, то все мои психические и плотские силы, все горение воли во мне превращаются в страсть и направляются на обладание кипением жизни этого образа, на включение его (образа) в себя, в мою самость, в состав своего собственного образа. Эротический обмен кипящих жизней идет между образом и образом, одной психической личностью и другой психической личностью. Это действие не на телесном, а на психическом уровне жизни.

Психическая жизнь, заключенная в образе эротически привлекающего лица, необходима для усиления и вместе успокоения психической личности, для полноты самоощущения ее. Эротическая любовь выражает восторг и порыв предчувствия усиления жизни своей самости от овладевания теплотой плотскопсихической жизни другой самости. Воля Эроса всегда одна и та же: брать себе. Образность и воля женщины стремится привлечь и потом внедрить себя, мужчины – забрать в себя, но это разные способы одного и того же взаимообмена жизнью.

Эрос действует на том поле единства жизни, в котором свобода обмена жизнями осуществляется как свобода брать, вбирать в себя жизненное тепло другого, принимать и использовать в себе и для себя, для своей самости центр психической жизни другой самости. Поле жизни, где происходит такого рода взаимообмен жизнями, мы будем называть либо эротическим полем, либо, вслед за С. Франком, интерпсихическим полем жизни.

Эрос, вообще говоря, может быть и не связан с сексуальными действиями. Первобытный охотник наверняка испытывал эротическое чувство к преследуемому им зверю, которого он собирался съесть, то есть и употребить в пищу части его тела, и взять внутрь себя его самого, образ его для усиления своих жизненных сил. Вместе с чувством неутоленного голода была тут и эротическая магия принятия в себя "образа" зверя. Не исключено, что людоедство – род эротомании. Есть, наверное, эротические мотивы и в жертвоприношении.

Страстность обращенных к женщине эротических чувств мужчины близка желанию психического потребления ее образа. Эрос обычно сочетается с плотскоприродным вожделением, но сам по себе не нуждается в нем. Эросу надо усилить не столько природную жизнь в себе, сколько, как сказал бы Толстой, жизнь своей "животной личности", которая – подчеркну еще раз – страстью и страстно желает захватить в себя накал психической жизни (самость и волю) другой "животной личности". Каждый из нас одарен своим гастрономическим вкусом на потребление горения самости другого. В этом человек даже большой привереда.

Эрос интимно связан с полом, так как, во-первых, пол – основной параметр животной личности и, во-вторых, один пол дополняет другой, дополнителен другому. Ева в лучшем переводе Библии сотворена из стороны Адама. Эротическое стремление лица одного пола захватить в себя определенное, необходимое ему лицо другого пола действует в силу потребности обладать целостной полнотой жизни "животной личности" за счет включения в нее в качестве дополнительной и дополняющей ее стороны другой животной личности. Тут, конечно, возникает множество любопытнейших вопросов, требующих остановки изложения, которую мы позволить себе не можем.

Следующая ступень единства жизни более всего сочетается с возвышенным чувством влюбления. Основные черты этого чувства "большой любви" – душевная чистота, сексуальное и общежитейское бескорыстие и надплотскость. Как и эротическая любовь, любовь-влюбление направлена на образ другого, стремясь к усилению жизни в себе через него. Но и этот образ и это усиление жизни совершенно иные, чем в эротических водах жизни.

Поэтически влюбленный обращен к тому же самому образу, что и пылающий эротической любовью, но видит в нем не психическую личность (и поэтому-то часто так жестоко обманывается), а какое-то невидимое глазом мерцание иного, сверхпсихического образа. Та же самая образность теперь переживается как видЕние, как личность "неземная", к которой эротическое влечение (в нашем смысле) уже неприложимо. Видение, которое вдохновляет влюбленного, нельзя "брать", потреблять, пользоваться им для нужд. В единстве жизни, о котором мы говорим, вообще нет свободы брать, какая есть в эротическом поле жизни. В этом поле жизни осуществляется иная, более высокая свобода обмена жизнью – свобода отдавать жизнь.

Любящие глаза выражают готовность отдать из себя жизнь; степенью такой готовности определяется весь накал этой любви. Порыв и восторг влюбления – это порыв и восторг предчувствия перенесения себя в горние сферы жизни другого, включение своей жизни в явленную видением жизнь другого Я, как бы приобщение к его вершинам жизни, отдание своего центра жизни в центр жизни высшего духовного существа в другом, вливание себя в него.

В отличие от эротического взгляда, которым человек жадно смотрит перед собой, взгляд влюбленного устремлен ввысь, на лицезрение, на чистое созерцание и выражает восторг умиления собою, своим стремлением припасть к другому и отдать ему себя, жизнь в себе. Надо ли говорить, что такое единство жизни несет в себе, вместе с большей духовной свободой, и большую одухотворенность.

Любовь, направляемая ввысь по исходящей, от себя, на прикрепление себя к высшему предмету любви, можно в самом общем смысле назвать филической любовью. Мыслитель, стремящийся отдать результаты или плоды жизни в себе людям, действует по филическим побуждениям жизни. То же и художник. И ученый. Активная филическая жизнь и ее самоумиление нередко выражается на лицах молящихся или причащающихся.

Эротическое единство жизни и филическое единство жизни – это разные ступени жизни, различные ее этажи. Человек может испытывать к кому-то филическую любовь, а к другому, и в то же время – любовь эротическую. И еще мучиться этой раздвоенностью. Человек, бывает, испытывает к одному и тому же лицу вместе и филическую и эротическую любовь, но и тут эти виды любви не смешиваются, а чередуются и завязываются именно через чередование и в чередовании. Филическая жизнь и эротическая жизнь находятся на разных ступенях лестницы жизни, образуют самобытно существующие и действующие единства жизни. Понятно, что в человеке все отдельные потоки жизни взаимосвязаны, но это вопрос структурного синтеза душевной жизни, который мы пока не ставили.

Эротическое приобретение теплоты психической жизни происходит за счет убыли жизни в другом. Конечно, эротический обмен жизнями в каждом конкретном случае имеет свой баланс, складывающийся из взятого от самости и обретенного для нее. Потребление жизни другого зачастую желаемо последним, даже необходимо ему и, по-видимому, идет за счет той доли психической энергии самости, которая для этого предназначена. И все же подчеркнем убыль жизни в одном для усиления ее в другом.

Филическая передача жизни (или: передача филической жизни) от себя к другому идет без убывания жизни в себе и другом. Во взаимообмене филической жизни нет убытка жизни ни в ком. А жизненная энергия тратится. Тратится, но не расходуется, а обретается. Видимо, тут какая-то не та энергия, к которой приложимы привычные понятия об энергетике жизни плотской или психической. Тут совершенно иная жизнь, в ином поле, на иных началах.

Если эротическое чувство жизни переживается как наслаждение, то филическое чувство жизни переживается как некое удовлетворение, всегда схожее с моральным или эстетическим удовлетворением. В эротическом восторге человек жадно восклицает: "какое наслаждение!", в филическом восторге: "как хорошо!". Моральное чувство переживается как благо долженствования отдачи себя, своего, от себя, во исполнение призыва, звучащего в себе. Моральное чувство – род филического чувства жизни. Недаром влюбление непременно обостряет этические переживания. Они в одном и том же поле жизни, сливаются, дополняют и легко переходят друг в друга.

В культуре нет агрессии захвата жизни в другом. Через культуру осуществляется либо перевод филической жизни от одного лица к другому, по свободному решению передающего, либо свободно принимается то, что для передачи предназначается. Область культуры это тоже область филической жизни. Культурные переживания, как переживания усиления жизни, отличимы от чувства влюбления только по конкретности напора в последнем реалий эротической и плотской жизни. Если культуру, "чистое" влюбление и мораль поставить рядом, то едва ли разберешь: то ли культура от чувства влюбления и морали, то ли они от культуры. Хотя, конечно, моральные устои и устремления весьма стабильны, влюбленность же – быстротечна, так как человеку трудно долго выдержать стремление полностью (а именно так требует это чувство) отдать себя. По этой причине недолговечен -то есть филически нежизнеспособен – поэтический экстаз, этический максимализм, жертвенный героизм.

Поле жизни, в котором действует филическое чувство, мы будем называть либо филическим полем, либо морально-культурным полем жизни. Разнородные филические переживания наполняют морально-культурное поле жизни, в котором человеку так же свойственно жить, как свойственно ему жить в интерпсихическом и природном полях жизни.

Кроме эротической, филической, агапической любви греческий язык различает еще четвертый род любви – «любви сторгической. Так в древней Греции называлась семейная любовь, чувство родственной привязанности. Говорят, этим словом определялось и родовое чувство как таковое. Мы переосмыслим сторгию, как давно переосмыслена и агапия, и филия, и эрос.

Сторгическое чувство жизни во всей полноте его испытывают супруги, сохранившие через годы и нажившие свою любовь друг к другу, ставшие единым неразрывным душевным целым, одной супружеской душою. Конечно, их связывает или связывала и сексуальная стихия, и эротическое проникновение, и филическая самоотдача, но я выделяю сторгическое чувство жизни именно как чувство душевной близости – то, что их души живут совместно, две как одна. Сторгическое чувство – это чувство ближнего, переживаемого так же, как переживаешь себя.

Супруги часто похожи друг на друга. Естественно, это имеет причины в совместной природно-эротической и филической жизни, в которых они долго разряжали жизнь в себе, брали и отдавали ее друг другу. Но ни то, ни другое, ни третье не обладает наивысшей свободой обмена жизнью – духовной свободой совмещения жизни, основанной на сторгическом чувстве, осуществляющем не сожительство и сосуществование, а со-жизнь, взаиможизнь, где центры жизни двух сводятся вместе, складываются и образуют общий и единый центр жизни, не отменяющий составляющие его центры. В старину это называлось "единством душ" – продуктом сторгического чувства.

Я думаю, что эротическое и филическое чувства действуют как бы в предвидении и в преддверие сторгического чувства, пробивают ему дорогу, желают его осуществления. Но действуют они в своих полях жизни, каждый на своем уровне одухотворенности и свободы.

Эротическая жизнь имеет свободу брать образ и волю психической личности другого, филическая жизнь имеет свободу отдавать самость, сторгическая жизнь имеет свободу единения, но не психических личностей и не самостей, а душевностей. Сторгическая любовь действует там, в той глубине человека, где находится точка приложения заповеди любви к ближнему. Чтобы осуществить сторгическую любовь, надо отречься от своей самости. На филическом уровне самость преображается, духовно возвышается и усиливается (отсюда и ее самоумиление), иногда приносится в жертву, но без самоотказа от нее. Сторгическое чувство, будучи бесполым и надживотным, исходит оттуда, из таких глубин, где самости нет. Воды жизни сторгии текут глубже самости. Самость в сторгии не укоренена.

Сторгическое чувство жизни работает в поле духовной близости – в том единстве жизни, где только и возможно взаимоусиление собственно душевной жизни. Два человека сторгически объединились, – и от одного этого каждый внутренне возвысился, стал духовно выше самого себя, на порядок одухотвореннее, обрел новую, высшую полноту жизни, буквально стал больше жить жизнью, проживая в высших, глубинных ее слоях.

Супруги – надежная иллюстрация жизни в поле духовной близости. Вообще говоря, сторгическое чувство жизни свойственно человеку так же, как эротическое чувство жизни. Другое дело, какое из них реально человеком правит, каким из них он по большей части живет. Есть люди – их немного, конечно, – которые особенно и, видимо, от рождения одарены способностью реализации сторгического чувства. На таких людях видна суть и этого чувства жизни и заповеди любви к ближнему.

Вспомним еще раз Толстого и солдата Шабунина. В дни те Лев Николаевич был завален работой и ему вряд ли не терпелось влезать в юридическое дело. Но Стасюлевич уговорил его потратить день-два и выступить на суде защитником. Сам солдат Толстому был неприятен. Лев Николаевич согласился защищать этическую идею, а не человека. Мотив вполне филический. И вдруг, сам того не ожидая, он горячо принялся за дело, начал искренне переживать за Шабунина, даже хлопотать за солдата перед царем. Лев Николаевич, вступив в прямой контакт с человеком, тем самым сделал себя душевно ответственным за его жизнь. Совсем бездуховный Шабунин стал для Льва Толстого ближним. Чувство душевной ответственности за другого и есть чувство ближнего, сторгическое чувство. Кто хоть раз в жизни не завязал в нем? Вспомнил сейчас рассказ Жженова, герой которого, известный своей безжалостностью надзиратель, километры, в холод, тащит на себе доходягу заключенного...

Под одним и тем же словом часто понимаются самые разные, только внешне схожие явления, даже не находящиеся в одном и том же слое жизни. Скажем, "сострадание". Я ужаснулся видом другого человека, и этот мой ужас от него заставил меня с полуотвращением принять его образ в себя (действие эротическое), содрогнуться от присутствия этого безобразного образа во мне и совершить по отношению к нему некоторое действие – более всего для того, чтобы вычеркнуть из себя этот образ, отделаться от него в себе. То, что я пережил, не вышло из рамок эротического чувства, и я назвал его жалостью или состраданием.

В другой раз я впечатлялся несчастным человеком и, ясно вообразив его состояние и переживания, тем самым на миг поднялся над собой и перенесся своим центром жизни в его центр жизни. Я стал переживать за него, чувствовать "за" него, как бы его чувством. И это филическое чувство назвал жалостью, состраданием, сочувствием.

Но вот случилось так, что я узнал этого человека чуть глубже; и оттого стал чувствовать места с ним и своим чувством. Он стал мне близким. Это обрадовало и, вместе, испугало меня – я испугался трудностей немедленно, по внутренней необходимости реализовать эту близость в реальной жизни. Сторгическое чувство звало меня принять непосредственное участие своею жизнью в его жизни. Это было тоже сострадание и сочувствие, но требовавшее не просто оказать помощь и уйти, а встать рядом и спасать.

В тот момент я не был готов принять вызов своего сторгического чувства и дал этому человеку уйти. И пережил особенное чувство. То не был стыд за себя, чувство филическое, которое я наверняка испытал бы, если бы не помог ему. Моральный судья во мне молчал, но душа болела. Я почувствовал душевную боль, явно схожую с болью утраты близкого человека.

Не исполнив требования филического чувства, я бы сердцем познал, что, не сделав добра, поступил дурно. Не исполнив же требований сторгического чувства, я сердцем узнал, что, отказавшись от этого человека, я совершил душевное предательство, предал ближнего своего. Моральный суд осудил бы и, скажем честно, дело, скорее всего, закрыл. Сторгическая боль душевной ответственности притупляется, но не снимается, не искупается иначе как удовлетворением требований заповеди любви к ближнему.

Вам ближний тот, от кого до вашей души донесся зов, вызвавший сторгическое переживание. Но для того, чтобы процесс усиления близости перешел в сторгическое единение, дошел до того предела, после которого ближний становится другом – моим "другим я", – необходимо нечто большее, чем просто возбуждение сторгического чувства жизни.

Сторгический рост (род духовного роста), будучи ростом близости, не безличностен. На определенных ступенях его необходимо соответствующее совпадение личностей. Либо тонкое совпадение личностных установок разума на жизнь (что характерно, хотя и не обязательно, для исходных позиций мужской дружбы), либо одинаковое восприятие и переживание фактуры окружающей жизни (что характерно для начала женской дружбы), либо таинственное личностное совпадение направлений глубинных устремленностей душ, которое (совпадение) ищут друг в друге все люди, и, конечно, мужчина и женщина, которым легче пробить канал от одного к другому.

До начала процесса сторгического единения должен быть момент узнавания себя в другом, чтобы оба разом радостно понимали или одну и ту же мысль или чувства друг друга – необходим ¬момент встречи и взаимное душевное движение навстречу. Без взаимности личностей сторгический процесс вскоре глохнет.

Сторгическое чувство жизни может, умозрительно говоря, быть задействовано при душевном контакте с любым чело-веком. Другой вопрос, следует ли к этому стремиться, так как сторгический рост – чем дальше, тем больше, – личностно пристрастен, строго избирателен. Высшая сторгическая свобода обмена жизнью основана не на обмене жизни, исходящей из отдельной души, а на совместном творении, сотворении высшего типа жизни из взаимообмена душ; вероятность полного душевного взаимопроникновения в практике земного проживания не велика. Сторгические ресурсы каждого из нас по-своему ограничены.

Агапическая любовь не есть предельное усиление и расширение сторгической любви, не есть ее экстраполяция, как хотелось бы кому-то видеть. Агапическое чувство жизни, раздражая или давя на сторгическое чувство, не заполучишь. Агапиа совсем другое чувство жизни, присущее высшему единству жизни, это иная свобода – уже жизни не человеческой, а "божеской". Агапическая любовь это порыв, восторг, прилив Божественной жизни во мне.

Агапическая любовь отрицает – не отрицает, а отрекается от сторгической любви. Ведь в монастырь идут, убегая от сторгических привязанностей мирской жизни. Житийные святые, покидая отчий дом для подвига святости, вообще не обращали внимания на стоны близких, так как сторгическое в некотором роде даже соперничает с агапическим.

Агапическое чувство, в противовес сторгическому, внеличностно. Агапический ближний – всякий человек (а то и каждое живое существо) или все вместе. Агапическое чувство не делает различий между людьми потому, что агапическая любовь не специально, а спонтанно изливается на них – в силу того, что агапическая любовь сама есть истечение из Источника жизни, восторг человека от полноты Его жизнеизливания через человека. Агапическая любовь не видит в человеке ничего и никого – только Бога. Потому-то ненавистных для нее нет.

Сторгическая любовь всегда знает, что и для кого делает. В агапической любви, в агапическом милосердии правая рука не знает, что творит левая. Сторгическому чувству сопутствует страх за ближнего, агапическое чувство "изгоняет страх" и вместе со страхом всяческое любовное мучение. Агапической любовью не мучаются, ее не берут, не отдают, она выявляет самою себе – и только. Ею выражается жизнь в Источнике жизни, который есть одновременно и источник всей лестницы жизни, и вершина ее.

Движения филической жизни идут без убыли жизни, но обычно форсируют ее природно-психические затраты. Движения сторгической жизни тоже требуют затрат (хотя и не форсированных) природно-психических сил, но ведут к приращению сторгической жизни, к ее прибытку в узле сторгического единства. Сторгическая жизнь по мере необходимости включает в работу все новые и новые порции себя. Движения агапической жизни никаких затрат в других слоях жизни не требуют. Самоистечение агапической жизни питается само из себя и вряд ли предназначено для смертного человека и его дел.

Говоря о природном единении жизни, мы вовсе не имеем в виду какое-либо физическое взаимодействие в пространстве. Природное взаимодействие – не телесное, а внепространственное взаимодействие плоти с плотью. О взаимодействии такого рода, происходящем в низшем поле жизни, пусть рассуждают знатоки вопроса – всякого рода теософские и индуистские учения, заостренные на низшем природном слое, его энергии жизни и том внебиологическом плотском субъекте, который пользуется этой жизнью и приписан к ней.

Другое надплотское интерпсихическое единство жизни есть соединение воль. В интерпсихическом поле происходит эротическое (в нашем смысле) взаимодействие воли одного с волей другого или других. В эротическом поле жизни обитает тот, кто обладает волей. Кто же это?

Животность, и в животном и в человеке, образует некоторую психическую целостность. Но животное не личность в человеческом смысле, не та своя личность, которой человек гневается и гордится и которой он сам в себе горд. Человеческая "животная личность" – его самость – содержит и несет несвободное сознание человека, то есть вмещает в себя все то, что к данному моменту жизни внутренне стало, установилось в человеке, прекратило духовно расти в нем. Самость включает в себя то, что называется характером человека и его натурой, в том числе и все его психические особенности, его таланты, эстетические вкусы, этические устои, все то заложенное, воспитанное, накопленное в душе, что не может быть отменено в процессе дополнительного духовного роста, что само по себе уже не подлежит пересмотру в личности. Из самости нельзя сделать несамость, от нее можно только ®отречься, как от завершенной цельности в себе.

Именно самость обладает волей, действует в эротическом поле, вносит в него свой образ. Но особенно важно подчеркнуть, что та же самость есть субъект филического действия в морально-культурном поле жизни. Самость обитает сразу в двух полях жизни. В низшей части, в интерпсихическом поле, самость эротически берет, в верхней части самость отдает в морально-культурном поле жизни. Причем верхняя филическая составляющая самости назначает (в том числе и морально) исполнение (волей) низшей эротической составляющей самости. Через это-то назначение морально-культурное поле жизни связано в человеке с интерпсихическим полем жизни.

Напрашивается представление, по которому духовное Я (носитель свободного сознания и субъект духовного роста души, которым она обращена к Богу) проживает в самости так же, как по бытующим туманным представлениям проживает душа в теле. Но тела живут ®отдельно друг от друга. Понятие же отдельности неприложимо к душе и самости. Они не отдельны в пространстве и времени, а ®отделены одна от другой в поле жизни. Самость это те границы или пределы отделенности, которыми каждый из нас психически (в эротическом поле жизни) и "человечески" (в морально-культурном поле жизни) отделен от других людей, находится вместе со всеми своими индивидуальными качествами, способностями и талантами в состоянии внутренней отделенности как таковой.

Работу роста духовное Я производит, воздействуя на самость, вместе с ней. Совесть – суд над собой в себе: духовное Я судит самость. Одним этим движением человек переносит ударение жизни из самости на духовное Я. Это и есть первый, всем понятный образчик самоотречения, отречения от самости. Без самоотречения от самости работа духовного роста не пойдет.

Между духовным Я и самостью существуют разные отношения: и партнерства, и противоборства, и судьи с подсудимым. Но возможны ли между ними отношения власти и подвластности? Может быть, на такой модели отношений обосновывается в душе власть? Согласитесь, нам нельзя не задать такого вопроса.

В реальной жизни людей заправляет самость, она – сильнее, она подавляет ростки духовного Я. Тут, скорее, другая модель, модель подавления высшего низшим, господство тьмы над светом, а не искомая нами модель правления предположительно достойного и высшего над низшим, которая в чувствах и сознании людей реализуется в обществах.

Есть, конечно, степень духовного совершенства человека, при которой духовное Я главенствует над самостью. Но, во-первых, о ней большинство знает понаслышке, а во-вторых, даже в этом случае духовное Я, понятно, не подавляет, не держит в страхе и не властвует. Если на практике человек, будучи духовным существом, и передает некоторые функции или качества духовного Я в институты общества, то эти функции делегируются им той инстанцией, которая уже до того определилась в обществе.

Агапическое единение, то есть объединение духовных Я, в Боге, по самому смыслу такого соединения не разрушаемо. Сторгическое единение разрушению подвержено. Не потому, что оно так уже хрупко, напротив, оно весьма прочно, а потому, что человека в сторгической жизни подстерегает множество опасностей, словно специально заготовленных для испытания сторгических связей на прочность. Духовная биография всей дистанции человеческой жизни по большей части и состоит из картин возникновения, развития и крушений сторгических связей. От первых сторгических порывов в отрочестве и до закрытия сторгических каналов в старости человек имеет благо жить в поле духовной близости. Но это духовное благо жизни дано не в дар ему, не даром и не в праздность, а в работу, в добывание. Сторгическое благо жизни надо душою заслужить, потом им особо дорожить и трудом сохранить, проходя через все соблазны и заносы жизни. Иначе благо духовного единения превратится в сторгическое зло.

Любовь сплошь и рядом переходит в ненависть. От вершины сторгического единения до пропасти сторгической антилюбви, как говорится, один шаг. Но что за чудовищный и непостижимый шаг!

Непросто найти одного из всех, еще труднее сделать его своим другом ("другим Я") и себя другом его, войти после встречи в глубинную связь душ, узнать счастливость объединения двух душевных центров, сторгически осуществиться, стать двоим одно – и затем, одним махом, это единое целое взять и разодрать, да еще столкнуть друг с другом?! – Непостижимо.

Постепенное ослабление нитей взаимного духовного тяготения от длительной разлуки или по другим причинам превращает душевную близость в душевное равнодушие и ближнего в дальнего. Дела житейские. В поле духовной близости происходят, конечно, душевные катастрофы, когда друг, "другое я", переделывается в чужого человека, жена в чужую женщину. Но что творится с душами в поле духовной близости, когда друг разом обращается не в дальнего или чужого, а во врага, когда взаиможизнь вдруг становится противожизнью? Тут нужны духовные усилия разлучения особой мощи и, главное, особой душевной свободы, которой обладает душа в мучительном духовном состоянии сторгической антилюбви.

Возможность превращения любви в ненависть, друга во врага указывает на то, что душа наша способна на замену светлой сторгической одухотворенности, которой она живет в сторгической любви, на темную сторгическую одухотворенность, которой она живет в том же поле духовной близости, но уже в сторгической ненависти. Есть темное сторгическое горение душевной жизни, и в нем человек горит вой же духовной свободой и с той же духовной силой, что и в огне сторгической любви. Сторгической ненависти верны так же, и кладут на нее жизнь так же, как на сторгическую любовь. Удовлетворения сторгической ненависти душа желает и добивается не менее, чем удовлетворения любви. И это несмотря на то, что состояние темной одухотворенности сторгической ненавистью есть одно из самых тяжких состояний души.

Зачем одна душа ненавидит другую? Что ей от нее нужно? Своей ненавистью одна душа стремится ­наказать другую душу, покарать ее за что-то. Поразительно, но избежать человеку этого душевного наказания невозможно. Сторгическая ненависть производит нужное действие на другую душу до полного разрыва сторгических связей, до абсолютного разъединения душ в поле духовной близости. Сторгически ненавидящему необходимо не просто разобщение, разъединенность в поле духовной близости, а глубинное разодушевление, погашение души другого человека. Пыточный инструмент сторгической ненависти используется для надругательства над душой вчера еще родного человека – да пусть душа его и живет в поруганности! Подлинный враг это тот, кто твою душу желает изгадить, отдать на поругание. Разумеется, его душа при этом тоже губится, как бы вытекает из себя в никуда. Силами темного сторгического одухотворения одна душа в поле душевной близости стремится проникнуть внутрь другой души и в глубине ее произвести разрушение. Отсюда прямо-таки сверхъестественная проницательность ненависти, способная въедливо, догола разоблачать другую душу, видя в ней то, что иначе и не могло быть увидено.

Разоблачающая проницательность сторгической ненависти намного превышает силу проницательности в любви. И не только потому, что вторая видит светлые стороны души, а первая – одни темные. Сторгическая любовь действует в своей душе, между двумя душами и в душе "другого я". Сторгическая ненависть орудует только "в нем", в душе врага своего. Для сторгической любви необходимо узнавание себя в другом, и для сторгической ненависти необходимо такое же узнавание, но своего врага в другом. Враг это "другое я" с отрицательным знаком. Для узнавания его (тоже своего рода "встречи" с ним) тратятся все ресурсы сторгической жизни, которые душа накапливала для любви. В ненависти она истекает из себя, теряет силы, скудеет духовно, самопогашается.

Для возможности осуществления взаимонаполнения жизнью в сторгической связи необходимо самоотречение от самости. Разрушение сторгической связи запускает обратный процесс восстановления самости. Усиление самости пропорционально сторгическому ослаблению. Самость потому и самость, что сама по себе. Сторгическое разлучение неизбежно сопровождается резким усилением филической отделенности, реконструкцией самостей и их утверждением во взаимной вражде. Вражда сторгическая неизбежно переносится на морально-культурную ступень жизни и вызывает потоки филической ненависти.

Филическое объединение или общение это всегда соединение самостей. Филическое разобщение – противостояние самостей, испытывающих душевное негодование – чувство гнева. Гнев это личностное филическое чувство, чувство самости, окрашенное в тона морального или морально-культурного негодования. Есть темная филическая одушевленность гнева, которая раздирает самости, значительно облегчая тем самым процесс сторгического распада. Сторгическую ненависть без громкого сопровождения филической ненависти я не представляю. Но это еще не самый страшный род темной филической одушевленности.

Человеку свойственно жить в сторгическом поле жизни. Именно в этом поле исполняется в сердце заповедь любви к ближнему. По своему плотскому существу человек проживает в природном поле жизни; по своему душевному естеству человек проживает в сторгическом поле жизни. Есть, так сказать, естественный душевный пласт, пласт сторгической жизни, которым человеческая душа обладает как в силу своего особого статуса, так и в силу того, что одна искра Божья во всех нас. Понижение этого естественного уровня души, благодаря которому внутренне сообщен весь род человеческий, равносильно аннулированию заповеди любви к ближнему в человеке и, значит, обезбоживанию его.

Темна и тяжка сторгическая ненависть, заменившая уже разгоревшуюся сторгическую любовь двух людей. Трагична и мрачна каждая наша сторгическая неудача. Но тьма сторгической ненависти, пылающая не взамен сторгической любви, не в результате неудачи сторгической связи, сторгически, так сказать, "беспричинно", есть прямая измена Воле Творца и, следовательно, делает существование человека ненужным Ему...

Столкновения самостей, раз самость существует в людях, неизбежны. Следовательно, неизбежны и гордость и гнев. Однако в состоянии темной филической одушевленности гнева человек способен "снизу" возбуждать себя до состояния сторгической ненависти к другому человеку. "Идейные" (а тем более идейно-литературные) противники тому пример. Сторгическая ненависть изживает уже не духовные ресурсы души, а ее резервы, необходимые для ее жизнедеятельности, в полном смысле разодушевляет человека. Разодушевленный же человек – главный источник зла в мире.

Гнев – один из самых мощных возбудителей зла в человеке. Гневится в нас самость, проживающая в двух полях жизни: филическом и эротическом. Где возникла филическая ненависть, там в дополнение к ней возникает и ненависть эротическая. Гнев всегда филичен и эротичен одновременно.

Действие по интерпсихическому полю жизни направлено на целостный образ человека. Выражение образа другого человека, его обличие в одних случаях возбуждает на эротическую любовь, то есть стремление взять в себя и себе его образ, в других случаях оставляет эротически равнодушным. В общем случае целостный образ другого человека передает по интерпсихическому полю множество сигналов, которые воспринимаются по-разному. Так, большинство людей одной расы воспринимают сигнал эротического запрета, исходящий от людей другой расы. Люди двух рас обычно эротически чужды друг другу. Эротическая чуждость дело естественное и ее не надо смешивать с эротической ненавистью.

Есть темное эротическое горение воли на чужой образ, стремление уничтожить, полностью погасить этот образ как таковой. Так, наверное, животное ненавидит вражеское животное. Но интерпсихическая ненависть у животного служит для форсирования всех сил при необходимости агрессии или обороны.

Животному в природных условиях необходимо иметь мощный дополнительный резерв психической силы, который в нем мобилизуется всегда в порыве на короткое время. Человек смеет превращать эту единичную струю эротической ненависти в поток. Надо к тому же добавить, что у людей эротическая ненависть чаще всего самоцельна и есть, говоря клиническим языком, симптом бешенства самости человека.

Самость человека легко становится психически брезгливой. Некоторые человеческие обличья вызывают у определенных людей какое-то чувство эротической отвратительности, отвратности, чего-то противно несъедобного с интерпсихической точки зрения. Иногда это чувство так разрастается, что портит человеку вкус, вкусность всего эротического поля, из которого берутся дополнительные ресурсы психической жизни. Тогда ему хочется вообще изжить этот отвратительный образ из своего интерпсихического слоя жизни. Конечно, психическая брезгливость часто утрируется для самоутверждения самости или для прикрытия ею сознания своей неполноценности.

Но есть и иной вид эротической ненависти. Естественная эротическая любовь желает завладеть образом и волей любимого для включения в самого себя, для самовосполнения. Противоестественная же, жуткая эротическая любовь сладострастно желает употребить образ и волю другого человека только для подавления его воли и изничтожения его образа – чтобы самого его не было! – Садизм? Возможно. Но такой садизм эротического убийства, который входит составной частью в знакомое всякому чувство гнева самости. Правда, одни удовлетворяют свою жуткую эротическую любовь в гневливом воображении, не выходя из рамок филического поля жизни; другие реализуют ее в действии, исполняют ее в натуре, на живых объектах – и получают от этого темное эротическое удовлетворение. Грань между первым и вторым родом эротического убийства хрупка.

Но вот о чем нельзя говорить без содрогания, так это о таком чувстве эротического убийства, которое не возбуждено филически, возникает само по себе, по чистой эротической потребности. Памятно литературное описание простых мужиков, ставших исполнителями ЧК, у которых со временем возникла мощная и чисто эротическая потребность расстреливать людей. Это, конечно, крайний случай.

Восторг и порыв "чистой" эротической ненависти усиливает и обостряет самоощущение взбешенной самости не менее эротической любви. И в эротической любви и в эротической ненависти желаем образ психической личности другого, но эротическая любовь им питается, чистая же эротическая ненависть его уничтожает и уничтожает, как питается, утоляя свой психический голод от ненавистной образности объекта. Если для этого необходимо прежде измучить человека физически, то его мучают.

Довести человека до полного погашения его образа, до полного обезволивания, психически растоптать другого человека дает чистой эротической ненависти такое же удовлетворение и успокоение, какое дает эротическая любовь. Есть мужья, которые доводят до такого состояния жен, и психически счастливы. Для того же самого паханам в лагерях нужны "шестерки". Эротическая ненависть мотивирует иерархическую структуру некоторых преступных групп. Жуткая эротическая любовь – во всех ее видах – желает власти. Ей нужно властвовать, чтобы иметь возможность удовлетворить самою себя. Эротическое насилие смыкается с эротическим властолюбием, единственное средство реализации которого – устрашение. Темная воля, желающая власти над другими волями, стремится произвести устрашение их тьмой своей воли, стать страшным в глазах остальных, ужаснуть их психику. Таких охотников сеять ужас всегда полно в обществе. Первейшая задача Общей души – подавить властолюбивые устремления эротической ненависти, не дать им широко распространиться в обществе, внести в общее бытие интерпсихический порядок.

С общедушевной точки зрения, а значит, и с точки зрения общедушевной власти, эротическое властолюбие преступно. Когда обе эти власти совмещаются в ком-то из обладателей власти, он старается скрыть это обстоятельство. Только в редкие моменты истории эротическое властолюбие почти открыто захватывает институты общедушевной власти – и начинается пир Царства темного ОНО.

Каждый из нас принужден жить со всеми теми людьми и животными, кто живет рядом. Воробей вспорхнул от меня – он

передал мне что-то от своей природной жизни, а я ему чуть-чуть от своей. Цветок в горшке чувствует не только солнечный свет и тепло, но и мою жизнь рядом с собой. И я чувствую его жизнь. Поля и леса неприметно дышат на меня, всей огромностью резервуара своей природной жизни поддерживают меня, делятся со мной ею, чтобы я не захирел. Но и я что-то вкладываю от себя в чан Природы.

И дерево, и воробей на дереве, и кошка, следящая за воробьем, и я, видящий кошку, воробья и дерево, все мы не можем вынуть из себя друг друга, живем в режиме принудительного взаимообмена природной жизни, интерплотски зависим друг от друга, непрерывно получаем и отдаем, не можем не брать и не отдавать жизнь. Общеприродные жизненные связи людей, зверей, полей, садов заключены в единство места жизни, которое я знаю в себе по подспудной нежности сознания солидарности со всеми участниками нашей совместной жизни. Совокупная общеприродная жизнь всего этого места заключает меня в себя и входит внутрь меня, содержится в моем Я, в самой личности. Общеприродную жизнь я чувствую не вовне, а в себе. Таково чувство Родины.

Родина – духовное единство. Она по-матерински питает плотской жизнью. Но питает не тело, не физиологически, а духовно – на уровне жизни плоти. Кроме того, чувство Родины и ее образ содержатся в самости человека, влияя на ее темперамент, на ее характер, пристрастия, даже стиль мышления и воображение.

Надо отметить, что духовное Я чувство Родины не переживает. Это не значит, что оно антинационально или ненационально. Духовное Я иначе национально, чем самость. Чувство Родины – одна из составляющих национального чувства, которую принято называть "патриотизмом", и которую мы определяем как ¬материнское национальное чувство.

Материнское национальное чувство заложено в фундамент Общей души, лежит в ее "земле". Земля Родины – и общедушевное, и общеприродное, и территориальное понятие. Часть народа, оказавшаяся в иных краях, разорвавшая природное единение со страной предков, все же держит в душе родную землю как общедушевное чувство. Они узнают ее друг в друге по своей интерплотской, интерпсихической и культурной общности, и этого оказывается достаточно для существования материнского национального чувства. Общедушевные (межлюдские) национальные связи при необходимости способны подменить общеприродные национальные связи, но не заменить их. Ущерб Общей душе от разрыва их до конца не восполним.

Животное, конечно, тоже общеприродное существо, тоже питается энергией плотской жизни от Природы, в том числе, и от человека, но не как человека, а как от такого же, как оно, животного. Передавать от себя жизнь туда и тому Целому, из которого сам питаешься плотской жизнью, есть действие естественно-принудительное, не требующее выделения особых душевных или плотских усилий для исполнения. В том числе и усилий любви. Животное знает свою природную зависимость и сознает природную солидарность, но не любит и не служит. Только человек способен в чувстве Родины переживать общеприродное чувство любви и поднимать сознание природной солидарности на уровень общедушевного служения, предполагающего самоограничение по любви.

Надо различать общеприродное и природно-человеческое. Из Природы человек выделил себя. Именно благодаря этой выделенности, а далее и оторванности человека от Природы и, главное, по мере этой оторванности, природно-человеческое усиливается и обостряется, все более и более подменяя общеприродное, занимая его место в структуре жизни человека. В результате общеприродное, замененное природно-человеческим, переходит из состава Природы в Общую душу и становится, так сказать, нулевым общедушевным этажом, где обитает духовно интерплотское, природно-человеческое чувство и сознание. Только на основе его из племени, обживающего свое место, может образоваться нация, обживающая как собственность необозримые для человека племени пространства страны.

Материнское национальное чувство это природно-человеческое общедушевное чувство жизни. Однако нулевой этаж Общей души обладает не только своим чувством, но и своим сознанием жизни.

Не замечая того, мы непрерывно живем в поле излучений духовной плоти, идущих от живого к живому и пронизывающих все вокруг, даже неживое – воздух, стены, мебель. Существование этих излучений, как и духовно-интерплотских связей, для ограничивающего нас рационализированного сознания сомнительно. Первобытный человек, остро чувствовавший общеприродное единство жизни и себя в нем, должен был обладать ярким сознанием нераздельности жизни своей плоти с жизнью всякой другой плоти. По этому агапическому сознанию жизнь в другом существе та же, что и моя жизнь. Магическое сознание, выражающее интерплотскую истину, видно в детях, для которых все вокруг, даже неживое, живет одной с ними жизнью, где наравне действуют человек, зверь, дерево. Первобытный человек жил магическим сознанием в куда большей мере, чем мы. Скорее всего, магическое сознание было базовым сознанием его жизни.

Магическое сознание детей в нашем мире не успевает достигать зрелости, навсегда остается детской магической ментальностью, не доросшей до взрослости. Люди нашей цивилизации понятия не имеют о знающем интерплотские тайны взрослом магическом сознании. Взрослея, мы, так сказать, "входим в сознание", то есть все более выходим из магического сознания жизни и входим в аналитическое сознание, в другую разумную ментальность, качественно отличающуюся от магической. Но магическое сознание не стирается. Оно в полной мере остается в нас. Правда, мера эта – детская. Тем не менее, магическое сознание продолжает функционировать и в частной жизни, и особенно в жизни общественной, общедушевной, густо покрытой магическими понятиями и символами.

Именно незрелое ("детское") магическое сознание побуждает взрослых людей принимать на веру (а то и на идеологическое вооружение) в качестве очевидной истины явно нелепые, прямо-таки сказочные представления и положения, ничего общего не имеющие с окружающими их реальностями природной, общественной или духовной жизни. Конечно, такие представления и положения зачем-то нужны взрослой душе, но без магического сознания они никогда не могли быть приняты как реальность. Мы еще продолжим этот разговор.

В словосочетания "наши деревенские", "наши земли", вкладывается нечто большее, чем собственность и социальная общность. "Земляк" – сродственник по одному тому, что земляк. Пусть мы с ним во многом различны, но магическое сознание нашей "земельной" общности единит нас. На патриотическое сознание в целом всегда наброшен магический флер. Своя Страна – понятие ментальное, в котором магический элемент сознания превалирует открыто. Знамя, герб и прочее не мистичны (как показалось С. Франку), а магичны, действуют на магическое и, значит, докритическое сознание людей.

Чувство Родины – самочувствие нулевого этажа Общей души. Сознание Страны – самосознание нулевого этажа Общей души. Материнское национальное начало ясно чувствуется, но сознается не непосредственно, а в магическом затемнении. Магическое сознание современного человека отодвинуто в тень ментального существования, но тем не менее вполне исполняет свою роль на нулевом этаже Общей души, застроенной общедушевностями всех других этажей жизни.

Для совместного делания трудного дела – скажем, в альпинистской связке или группе старателей – люди соединяют свои воли. Такие интерпсихические солидарности недолговечны и цементируются только в акте исполнения дела, для которого они создаются. Более прочны общественные интерпсихические солидарности, которые цементируются сродством психики отдельных людей. Люди одного и того же типа психики редко объединяются в открытую, но четко узнают друг друга в толпе, нуждаются друг в друге, так как у них один и тот же образ действия в обществе и борьбы за себя в нем. Они "свои" по типу психической агрессивности и понимают друг друга, сообщаясь внесловесно. Их интерпсихическая солидарность безгласна, неприметна и охватывает все общество. Но это еще не сплоченность общедушевности.

В интерпсихической связи человек, вообще говоря, желает захватить, отобрать, взять себе и для себя запасы психической жизни другого, включить в свой образ и волю его образ и волю или в эротической ненависти уничтожить их для себя. Обратная сторона этого чувства – чувство психической агрессии на себя, эротический страх. Им-то более всего и цементируются интерпсихическая общедушевность.

Эротический страх, в нашем смысле, это чувство психической побежденности и бессилия, захваченность своей воли, сознание утраты свободы выражения своего образа, скованность или даже отобранность его от себя. Конечно, Франк прав, именно такое чувство испытывает слабовольный человек перед человеком сильной воли. Но, чтобы человек человека мог послать властным взглядом на смерть, нужно, чтобы властвующий действовал не от себя, а от имени Общей души. При этом посланный на смерть человек в самоощущении остается свободным и идет добровольно. Вот факт, который рассуждениями о гипостазировании не прояснишь.

С одной стороны, эротическая общедушевность явно подавляет индивидуальную волю, и, значит, ослабляет ее. С другой стороны, индивидуальная воля в составе интерпсихического единства знает силу этого единства как свою силу и, значит, усиливается в эротической общедушевности. Происходит и то и другое тогда, когда воля отдельного человека сама перемещает себя в интерпсихическую общедушевность, а последняя берет себе и в себя индивидуальную волю. Как такое возможно?

Прежде всего, благодаря тому, что интерпсихическое поле жизни неотрывно от интерплотского поля жизни. Что хорошо видно в стае животных, в которой интерпсихическое поле действует с принудительностью общеприродного поля. Общая душа, конечно, не "общая животность", но и в ней эротическая общедушевность накрепко свита и интерплотской общедушевностью нулевого этажа, которая единит чувством Родины и магическим сознанием Страны. Эротический страх сам по себе не собирает людей вместе, а действует как бы в подтверждение и утверждение природно-человеческого единства.

С точки зрения этнической общедушевности, то есть свитых вместе интерплотской и интерпсихической общедушевностей, человек, действительно, есть "общественное животное". На низших этажах Общей души его можно воспринимать и в таком качестве. Главное свойство человека как "общественного животного" это его сознание общего Строя и чувство интерпсихической преданности.

Эротический страх, как и общеприродный страх перед опасностью, вообще говоря, подавляем в себе волей. Но общедушевный эротический страх преодолеть так же трудно, как страх смерти. Тут некоторое значение имеет боязнь индивидуальной воли остаться без прикрытия эротической общедушевности, в бессилии и бессознательности. Но главное все же во влиянии насилия на действие интерпсихической общедушевности.

Насилие форсирует интерпсихическое воздействие и резко усиливает эротический страх в человеке. Каким образом? Конкретной угрозой карающих органов? Нет, дело не в самом по себе факте грозящей физической расправы. Дело в психическом устрашении – в действии отвлеченного и анонимного ®образа насилия в душе человека.

Подавляющее плоть физиологическое чувство страха преодолевается волею. Образ же насилия, внедряясь в душу, воздействует на волю каждого и всех вместе. Перед страхом такого рода человек в психическом отношении беззащитен. Это и есть темное ОНО. Его способны побороть лишь свободные духовные движения души, действие свободного сознания, энергия которого прибывает при духовном росте. Только в росте, только силой духовного Я можно разорвать "круг насилия", как говорил Толстой, вывести себя из-под власти несвободы темного ОНО. Так оно и происходило с Пьером и Штрумом.

Как "общественное животное" человек не может не находиться в психической зависимости от темного ОНО. Темная эротика насилия возводит эротический страх на степень темного ОНО и, одновременно, усиливает всю психическую жизнь человека, вызывая в нем порывы интерпсихического восторга и эротической жадности. Интерпсихическая похоть неминуемо

захватывает человека, находящегося в эротической общедушевности, ставит его в общий строй и единит в строю особым чувством наслаждения существования в эротической общедушевности, свитой с патриотизмом и магией Страны и еще чем-то, о чем мы расскажем в своем месте.

Эротическое поле Общей души – поприще властолюбивых устремлений. Властолюбие – вот чисто эротическая алчность воли, стремящейся взять на употребление эротические чувства жизни других, вплоть до полного погашения в своей самости всей энергии психической жизни Общей души. Обладающие сильной волей властолюбивые люди для своего успеха в обществе должны уметь как восхищать собой, так и гипнотически устрашать собой – и тем возбуждать эротический страх до интерпсихического наслаждения в состоянии темного ОНО.

Одного явления властолюбия, казалось бы, достаточно, чтобы внести хаос и раздор в интерпсихическое бытие общества. Надо помнить и о силах эротической ненависти. Чем больше эти жуткие силы вольно гуляют в обществе, тем больше люди заражаются ими, тем яснее чувствуют их в себе и тем больше боятся сами себя.

Из сказанного легко выводится необходимость власти, психически обуздывающей "общественное животное" с помощью людей власти. Однако необходимость – необходимостью, число необходимостей несчетно, но откуда, спрашиваем мы, у "общественного животного" само представление о правящих и подвластных? Само по себе властолюбие реализоваться в общедушевную власть не может. Представление об общедушевной власти может основываться только на образе Главы Общей души, который каждый человек носит в своей душе. У "общественного животного" нет образа общедушевного центра и общедушевного Главы. "Общественное животное", как таковое, живет в толпе, никакой власти не знающей и не желающей знать. Главарь толпы – не власть, а разовый ее возбудитель. Толпе, кстати, нужно насилие для взбудораживания состоянием темного ОНО. Но само из себя это состояние власть не предусматривает и с образом ее незнакомо.

Для предотвращения интерпсихического хаоса нужен закон. В животном мире действуют природные законы, которые человек вольно нарушает. Человеческий закон иной. Но и он правит не как власть. В идеале правление закона – без власти. Демократия, по сути, отрицает общественное устройство под управлением власти, заменяя его на общественное устройство под управлением закона. Деспотия – наоборот. Понятия Власти и Закона смешиваются неправомерно. Как общедушевные явления они могут действовать согласно, могут и противопоставляться. У них разная общедушевная природа.

И животные связаны интерплотски. Иногда даже теснее, чем люди. Не разъедаемое властолюбием, самоволием, гиперсексуальными и эротическими аппетитами людей, плотско-психическое единение животных не менее свито, чем общество. Но у животных нет Общей души. Их единение и целостность совместного проживания – не Общая душа, а общая, совокупная животность. Общую душу делает то же, что делает и человека, – разум.

Животность, каков бы ни был уровень ее организации, обладает только одним, единственным взглядом из себя на мир. Животное знает себя живущим, себя живым, благодаря тому, что обладает ¦животным вИдением себя и Мира. Полнота животной жизни обеспечивается свойствами этого вИдения, которое зависит от органов чувств, инстинктов, рефлексов, особенностей ориентации и жизнепереживания, специфики пристрастий, характерности воли, яркости впечатлений, четкости восприятий и прочее. Животное видение бывает самой разной силы и достоинства, разной степени изощренности и широты (охвата взгляда), придает живому существу различную степень сообразительности и качество соображения, то есть делает живое существо более или менее чутким и умным.

Человек в полной мере обладает животным видением жизни. Хотя он как животное – далеко не самое умное и чуткое. Но животному все существующее видно с одной стороны, с единственной точки зрения (видения), односторонне, человеку же весь Мир и все в Мире видно с двух сторон, двусторонне. У человека не один, а два взгляда из себя на мир: первое – животное видение, второе – разумное ведение.

Полнота человеческой жизни зависит не только от того, как он видит в свете животности, но и от того, как он ведает в свете разумности. Причем свет разумности не есть нечто дополняющее свет животности, придающее животности новое высшее достоинство и иное качество его жизни. Без света разумности человек не обращается в животное. Разум не приплюсован, и его из человека нельзя вычесть, изъять. Вынуть из человека взгляд разумности значит то же, что вынуть из него взгляд животности. И то и другое – в полном смысле есть лишение жизни, распадение ее, разрушение человеческой жизни как таковой. Без разума, вне света разумности человек не знает себя живущим – он не мертв и он не жив...

Свет животности и свет разумности – вместе, в едином свете человеческой жизни. Их можно расчленить только для удобства понимания.

В свете животности видны образы действительности, от которых душа получает впечатления и представления, черпает себе материал для чувства. В свете разумности душа черпает из действительности другой материал: знание и знания, – ведает их в мире, их постигает, познает, берет их из действительности для человеческой мысли.

Чувства – в том числе и чувства животности – из души светят в мир и освещают в нем то, на что они направлены. Свет чувств, озаряя свой предмет, вырывает его из тьмы существующего, открывает его для души. Но тот же предмет открывается человеку еще в другом отношении. Разум, светя в мир, постигает и тем открывает Мир, все более раскрывает его перед душою. То, в чем мы живем, мы открываем лучами чувств и лучами разума, и этими раскрытиями Мира, которыми мы проникаем в него из себя, мы и живем – их ежемгновенно поглощаем бодрствующей душой.

В свете животности получают образы, со-ображают и действуют волей. В свете разумности получают знание, думают и действуют мощью убежденности. Как в нас совмещаются два этих света и эти две светоносные мощи? Какова модель их взаимопроникновения и совмещения в человеке?

Может показаться, что мы, схематически говоря, видим Мир как бы двумя "глазами": от животности и от разумности; глаз чувств видит свое, и второй глаз разума видит свое; и, параллельно видя, они как-то складываются и дополняют друг друга. Совсем не так! Это в науке человек устроил действие разума так, чтобы оно было как бы вне субъективных чувствований и независимо от них. Чувствование в науке искусственно исключается и подменяется средствами (измерениями, экспериментами, фактами), специально изобретенными на такой случай разумом. Но даже здесь сам по себе свет разума, в своей натуральности, не обособляется от света животности. В практике же повседневной жизни свет животности сплошь и рядом слепит разум, заслоняет, перекрывает свет разумности, как бы не допускает его через себя в мир. (Этого, кстати, и опасается наука).

Человек имеет два взгляда на Мир. Но не так, чтобы один взгляд, рядом другой взгляд, а затем – оба вместе. А ®дин взгляд в другом. Свет разумности светит сквозь свет животности, внедряется в него словно из его же глубин. Откровения разума возникают в открытиях чувств, мысль работает в чувстве, убеждение – в воле.

Взгляд животности содержит как бы внутри себя взгляд разумности и в некотором состоянии представляет ему свои проницательные возможности жизневидения. И вместе с тем он пользуется для себя жизневидением света разумности. Убеждения содержатся в нашей воле. Можно сказать, убеждение руководит волей. И можно сказать, что воля берет убеждения себе на вооружение, допускает их в себя и сама руководствуется ими. И то, и другое одинаково верно. Но не в самоиграющем диалектическом смысле, а потому, что на деле возможно и так, и эдак.

Есть разные степени света разумности в человеке. Низшая степень разумности постоянно присутствует при воле и принудительно руководит ею. Другая, более высокая (глубокая) степень разумности то включается на самость, то выключается, и схожа с референтом, который приходит, когда его призовут. Еще более глубокая степень разумности может быть так и не задействована в душе в продолжении всей жизни, быть вовсе неизвестна воле и самости человека. Чем выше степень разумности человека, чем выше степень одухотворенности разума, тем с меньшей принудительностью он непосредственно воздействует на волю и самость человека. Одухотворение – не что иное, как обретение большей духовной свободы, при которой принуждающая сила, сама по себе жесткость внутреннего воздействия духовных сил, ослабляется. Наиболее жесткий контроль над животностью осуществляет разум наинизшего духовного достоинства.

Так это для отдельной человеческой души. Так же это и для Общей души.

Нулевой интерплотский этаж общедушевности вместе с поприщем игры эротических сил жизни, с интерпсихическим общедушевным полем составляет человеческий аналог общей животности. Но Общая душа отличается от общей животности тем, что она обладает своим ®общедушевным разумом.

Общая душа составляется из пластов жизни, на которых или по которым между людьми совершается взаимообмен жизнью соответствующего духовного уровня. Пласты эти, как и эти уровни жизни, существуют, по-видимому, не в отвлечении сознания, а вполне реально.

В человеке, в отдельной душе и в Общей душе – одни и те же пласты (поля) жизни. Общедушевные поля жизни связываются между собой через отдельные души. Таким образом, общедушевные поля, по которым идет обмен жизнью, существуют сами по себе, но Общая душа, как целое и единое – как душа – завязана в человеке.

Душа человека – связка Общей души, без которой последняя не существует. Чтобы Общая душа могла быть именно душою, чем-то целым и цельным, нужно, чтобы общедушевные пласты не только соединялись между собой, проходя через человека, а были бы объединены в нем в живую целостность, в единую душу, составляли единство жизни как в каждом человеке, так и во всей совокупности людей, принадлежащих одной и той же Общей душе. Следовательно, в Общей душе работает некоторое единящее начало, ®одинаково воздействующее на каждого человека и производящее внутри каждого ®одинаковое объединяющее разные уровни жизни действие. Такое единящее начало должно быть в Общей душе, но быть в ней как бы с другой стороны от общедушевных пластов жизни, как бы напротив них, в другой от них стороне и действовать в отдельной душе не по тем каналам, по которым происходит обмен жизнью. Это начало, единящее общедушевные пласты жизни в цельную душу, и есть общедушевный разум.

Общедушевные пласты жизни соединяются в душе отдельного человека и единятся в душевную целостность разумом Общей души, действующим на отдельную душу. Общедушевный разум сам не мыслит. Но он сообщает всем одну и ту же установку образа мышления, одну и ту же сумму убеждений и один и тот же стиль убежденности.

В разуме Общей души веками накапливаются знания Мира и знание жизни, полученное людьми в конкретной жизнедеятельности, в результате опыта освоения Мира разумностью. Это процесс превращения действительности усилиями разума в знание и убеждение. Усилия и открытия человеческого разума – не исчезают. Из поколения в поколение идет процесс накопления взгляда разума в общую копилку, откуда каждый входящий в жизнь новый человек получает готовые основы жизневедения и мироведения. Общедушевный разум это и архив накопленного веками отношения людей к жизни, и активно действующий склад результатов постигновения всех, на всех уровнях жизни, связанных воедино поколений, и резервуар общей мудрости.

Общедушевный разум сцепляет поколения, которые, уходя из жизни, остаются в Общей душе и, следовательно, в действующей Истории. Общедушевный разум содержит то знание о жизни, которое на доосознанном субъектном уровне обуславливает взгляд людей на жизнь, указывает на ценности и приоритеты жизни, и тем предустанавливает стиль и характер жизнепрохождения, особый ход течения жизни данного сообщества и человека в нем.

Знанием разума Общей души человек пользуется как исходным знанием своего личного разума, как основой своего взгляда разумности. Общедушевный разум несет в себе заряд убежденности, который, внедряясь в каждого человека, одинаково воздействует на его волю, направленно воспитывает ее, определенным образом формирует общее для всех жизнечувствование, образует стереотипы поведения и вообще делает весь специфический душевный облик тех, кто принадлежит к Общей душе.

Общедушевный взгляд разумности основан на заранее определенном стиле и содержании жизневедения и мирознания, которыми общедушевный разум светит на волю и чувства людей, формируя в них один и тот же характер жизнечувствования и мировидения, а значит, их общую душевную походку на всей дистанции их жизни. Только на основании некоторого единого жизневедения и мирознания люди получают общее жизнечувствование и мировидение, при котором обмен жизнью в разных общедушевных пластах находит свое русло, интенсифицируется в этом русле и замыкается в ограниченном Общей душою интердушевном пространстве.

Общая душа способна захватывать такое интердушевное людское пространство, которое в данный исторический момент способен удержать под своим контролем (в сфере своего влияния) общедушевный разум. В противном случае Общая душа дробится.

Однако морально-культурный (филический) общедушевный слой жизни и, скажем, интерплотский слой общедушевной жизни не находятся под действием одного и того же общедушевного света разумности. Разум Общей души имеет не один выход, светит не только в одном направлении. Один свет общедушевной разумности направлен на филическую и сторгическую жизнь, воспринимается ими, единит их в свое целое, создает им их собственные русла жизнеобмена и контролирует именно сторгическую и филическую область жизни. Другой свет общедушевной разумности направлен на свитость интерпсихической и интерплотской жизни, воспринимается ими, еще крепче свивает их и руководит ими. Первый свет разумности несет в себе то миро- и жизневедение, в которых заключена вероисповедальческая сверхистина человеческого существования, соборно объединяющая людей. Второй свет разумности несет в себе общежитейское миро- и жизневедение, в котором выражено то необходимое знание конкретного проживания нации, которое этнически объединяет людей. Первое мы будем называть соборным общедушевным разумом, второе – этническим общедушевным разумом.

Этнический общедушевный разум выдает человеку готовые ответы жизни без всякого запроса с его стороны. Самый разумом ленивый человек без усилий заполучает отсюда самодостаточные ответы на основные вопросы повседневности. Этнический общедушевный разум имеет характер жесткой принудительной убежденности, внедряет в волю человека бесспорное знание аксиом жизнепрохождения и жизнеотношения всех и каждого.

Этнический общедушевный разум принудительно закладывает во всех одно и то же знание житейских основ жизни, одинаковый стиль убежденности и тем ориентирует интерплотски и интерпсихически связанных людей на жизнеспособное национальное единство. Именно этнический разум скрепляет плотско-психическое единство в степени, когда оно превращается в целое нации, наполняется содержанием изъявления воли всех людей Общей души, обеспечивает порядок эротических жизнепритязаний и указывает на построение, необходимое для всех членов сообщества.

Этнический общедушевный разум вводит в каждого человека закон течения его жизни. Этнический закон внедрен в сознание человека и через сознание каждого контролирует и направляет как природную, так и интерпсихическую жизнь всех.

Закон природно-человеческой интерплотской жизни действует через магическое сознание человека, которое во всей полноте раскрыто в детстве и продолжает – уже в тени и безотчетно – воспринимать окружающее во взрослом состоянии. Магическое сознание как бы выдвинуто наружу, к самим границам отделенности человека, и далее, за его пределы отделенности – к другим существам и предметам Мира. Проникая через пределы отделенности, магическое сознание воспринимает действительность совершенно непосредственно, как нечто являющееся продолжением себя самого. Именно магическое сознание обуславливает в детстве чистое природное благоволение ребенка, которое во внешних проявлениях схоже с агапическим чувством ("будьте как дети"), но не сходится с ним по сути. Во взрослости то же магическое сознание получает установку этнического закона, по которому в природном поле жизни ближайшими априорно признается только одна единственная группа интерплотски связанных людей. Магическое сознание взрослого человека становится границей отделенности Общей души, отделяющей "своих" от "чужих". Отделенность по магическому сознанию не вызывает враждебность к другой Общей душе. Такая отделенность не ревнива, а всего лишь охранительна.

Магическим сознанием, как экстерорецепторами, мы самым непосредственным образом сообщены с действительностью, им же узнаем и собираем "своих" и им же признаем закон своего этнического общедушевного разума. Таким образом, самая действительность, проникая в нас, становится в магическом сознании под этнический закон, организуется в субъектности и внутренне самозамыкается. На этом уровне сплоченность Общей души выражает себя в сознании магической отделенности и магического единства Отчизны, неприкосновенной священности ее Земли и ее рубежей. В магическом сознании человека его Земля и его Страна не просто среда и область обитания, а нечто от него неотличимое, неотъемлемо пребывающее вместе с ним в Мире, составляющее с ним одно магическое целое и являющееся опорой его природно-человеческой жизни. Сила этого сознания в человеке как раз в том, что оно в нем убрано глубоко в тень, некритично по сути и потому ­неопровержимо.

Закон этнического разума неопровержимо и подспудно действует в безотчетности магического сознания человека. Но тот же закон уже открыто выражает себя в том сознании взрослого человека, которое в отрочестве заменяет на переднем плане и оттесняет в тень детское магическое сознание. Каждый здоровый взрослый человек обладает сознанием, которым он аналитически знает этнический разум, и сознавая который, он способен отдавать себе отчет в своем знании. В своем этническом сознании человек несет убежденность этнического разума, который упорядочивает его интерпсихическую жизнь. Все осознанные устои и обычаи национальной жизни, особенно все ее запреты и ограничения есть область этнического сознания, которое на, так сказать, правовом уровне устанавливает законность или беззаконность тех или иных плотских и психических удовольствий, наслаждений, возбуждений, действий.

Важно отметить, что закон как таковой, само понятие Закона в нас, основано на общедушевном разуме и есть его конкретное выражение в сознании жизни человека. Закон пользуется Властью поскольку она есть и ее можно использовать для исполнения Закона, в служебных целях. По общедушевной сути Закон во Власти не нуждается. Он сам подтверждает сознание общего Строя, учитывает необходимость обуздания эротической ненависти, узаконивает насилие, устрашение, образом которого формируется интерпсихическая основа темного ОНО, держащего в узде все общество.

Общедушевный разум через этническое сознание в известном направлении воспитывает эротический страх – так, чтобы он интерпсихически сколачивал людей в Строй. Воздействие этнического разума на интерпсихическое поле весьма и весьма рационально. Организуя жизнь Общей души в этом поле, этнический разум вынужден решать проблемы, возникающие из-за эротической ненависти. Этнический разум концентрирует эротическую ненависть в некотором фокусе, находящемся вне Общей души, и при необходимости разряжает энергию эротической ненависти на этом фокусе, в который может быть помещено нечто "чуждое", находящееся за границами магической отделенности данной Общей души. Ревнива и враждебна Общая душа – по интерпсихическому полю.

Этнический разум чутко реагирует на перенасыщение общедушевного интерпсихического поля эротической ненавистью и, снимая темное напряжение, направляет агрессивность эротической ненависти на объект вовне. "Чужой" для этнического разума – потенциальный "враг", который может пригодиться для разрядки "народной ярости". Иначе Общая душа в известных случаях действительно может уничтожить самое себя. Так что понять принципы функционирования этнического разума, эротического насилия, темного ОНО, магического и этнического сознания в Общей душе жизненно необходимо.

Интерплотский и интерпсихический пласты жизни, свитые вместе в этническую общедушевность и объединенные под законом и контролем этнического общедушевного разума, составляют вместе нижнюю половину Общей души, которую будем называть ЭТНОСОМ.

Этнос – законодатель, ставящий каноны общеприродной и общепсихической жизни людей, воспитывающий в них общие стереотипы психики и поведения и согласовывающий различные устремленности чувств. Этнос объединяет людей по-одинаковому поставленных житейским разумом, одинаково и в одном и том же житейски убежденных, одинаково установленных на жизнь.

Этнический разум действует на том, уже сугубо человеческом уровне ментальности, на котором разумность обладает высокой духовной возможностью выражать себя в слове. Язык – это и образ общедушевной жизни, жизни нации. Этническое сознание способно воспринимать речь и обладает силой переводить порожденное в ментальности слово в указание для воли, действующей в психической жизни нации. Таким образом, Этнос есть создатель, базовый носитель и воспитатель национального языка. Все иные инстанции Общей души суть пользователи и разработчики того языкового богатства, которое порождено и накоплено в Этносе.

Через слово Этнос стремится привести психическую жизнь всех к общему знаменателю. Он умеет усмирять эротические аппетиты, в том числе и властолюбия. Этнос требует быть "как все", руководствоваться общим мнением, не лезть из общего строя и домогаться одобрения окружающих, возводимого в показатель полноценности и достоинства личности. Тщеславие – сознание жизни Этноса, его самосознание, внедряющее закон общедушевного разума в волнения интерпсихической жизни. Вполне лишиться тщеславия может только тот, кто возвысился над эротической общедушевностью как таковой и вышел из-под ее влияния.

Этнос – распорядитель общепсихической жизни. Человек постоянно сознает и чувствует на себе узду Этноса, включающего в себя и материнское национальное чувство, и сознание Строя и эротический страх. Только в общем строю человек чувствует себя в безопасности, защищенным Этносом от "чужих" и от "анархии" своих.

Нижняя половина Общей души переживается самостоятельно в качестве целого, владеющего каждым как своей частью и неизмеримо превышающего силы каждого. Этнос не разбирает личностей. Он – грозный гарант, который стоит за спиной общего строя, где человек чувствует себя в безопасной подзаконности, дорожит безопасностью и подзаконностью как своим собственным благом.

Этнос – жестко действующая, диктующая подзаконность нижней половины Общей души. Законоустановитель Этноса, этнический разум, есть ­несвободная составляющая общедушевного разума. Другая его, более свободная составляющая – соборный разум. Он назначает филическому и сторгическому пласту общедушевной жизни и тем объединяет их в верхнюю половину Общей души.

Соборный разум держит под контролем верхнюю половину Общей души, и мы будем называть ее СОБОРОМ.

У человека, говорили мы, два взгляда из себя на Мир: один взгляд видит в свете животности, другой взгляд ведает в свете разумности. Но человек видит Мир не в одном лишь свете животности, а еще и в свете человечности, на морально-культурном, филическом уровне жизни.

Нужно прежде всего решить, что мы имеем в виду, говоря о филической жизни. Подлинная ли это жизнь – так же ли подлинна она, как жизнь природная и животная, – или морально-культурный и интеллектуальный слой жизни всего лишь есть область "отражения", вторичных проявлений, по отношению к которым слово "жизнь" надо понимать как-то фигурально?

Воспринимая явления действительности, человек доподлинно живет чувством, мыслью, волею. Когда те же явления предъявляются через книгу, устные описания, нравственную проповедь, интеллектуальное осмысление, то человек откликается на них и чувством, и мыслью, и волею. Более того, он сплошь и рядом переживает то, что в столкновениях реальности переживать не в состоянии, понимает то, что недоступно его уму, ощущает в себе силы, которые он не смог явить в действительности. Он тут и проявляет их иначе – сам в себе, но как в действительности. Если такие силы прорываются в реальность, то и тут они продолжают действовать "как" в реальности, – так же, как они действуют в отрыве от реальной жизни, в субъекте воображения, действуют в реальности как в воображении.

Под напором филического возбуждения один человек совершает геройский поступок, требующий такой решительности и силы, которых в нем отродясь нет; другой воодушевляется на протест или проповедь, горит в моральном негодовании на обычное событие или рядовое явление жизни, адекватно вызывающее в душе куда более умеренную реакцию; третий так впечатляется идеей, что готов за нее разрушить мир Божий; четвертый, самоослепившись музыкой или поэзией, возбуждается на возвышенные чувства к человеку, к которому без предварительного филического возбуждения никогда бы не возникли. Все эти люди продолжают в поступках жить, словно в воображении, как бы в действительности – жить не так, как в реальной жизни, а в реальной жизни жить так же, как как в самом себе. Вопрос в том, живут ли они при этом иной, новой, особой, самобытной метапсихической жизнью или продолжают жить все той же животностью и разумностью, которой они живут без филического возбуждения? Есть ли филические движения жизни самая жизнь, и жизнь новая, отличная от других пластов жизни, или это только нечто искусственно действующее на резервуар одной и той же жизни, будоражещее, горячащее и взвинчивающее ее?

Пафос культурного или морального действия практически

требует такой траты энергии жизни (иногда, казалось бы, по пустяку), что диву даешься, откуда ее столько у человека! Не тратит ли он какие-то другие силы и силы иной жизни, не той, какая тратится в подобных обстоятельствах умным животным? Вглядитесь, и вы обнаружите, что в филическом возбуждении человек живет совсем иначе, в особенном жизненном пространстве и тратит другие, надживотные запасы жизненности. Сама действительность для филической жизни есть лишь повод, область, откуда идут импульсы возбуждения, иногда поприще вторичного самовыражения, но никогда не сфера собственного обитания, в которой возникает и развивается филическая жизнь.

Правда одновременно и то, что филическая жизнь в человеке возбуждает эротическую и природную жизнь, протекающую в контакте с окружающей действительностью, и то, что образность и значимость действительности пробуждает и возбуждает собственно филическую жизнь.

Самость человека снизу укоренена в эротической жизни, сверху – в жизни филической. Самость, вообще говоря, способна жить по-отдельности: как одной филической, так и одной эротической жизнью. Филическая и эротическая жизнь соседствуют в самости или перемешиваются в ней, но слой филической жизни все же можно выделить как самостоятельный пласт жизни. Слова "культурная жизнь" или "этическая жизнь" – не условные иносказательные выражения, их надо понимать буквально. Есть заряды эротической и природной жизненности и есть совсем другие заряды филической жизненности.

В интерпсихическом поле жизни самость стремится отобрать у другого и все больше и больше усилить свою собственную эротическую жизнь. Такое эротическое оживление самости испытывает мужчина, когда у него возникает любовное желание завладеть образом женщины, несущим в себе для него вожделенный запас эротической жизненности, который ему неймется приобщить к себе. Эротическая жизненность как таковая по большей части находится в полуоживлении, в состоянии готовности забить ключом. Филическая жизнь находится в таком состоянии далеко не всегда. Произведение искусства в полном смысле включает филическую жизнь (тем оно и ценно), зажигает ее от себя, переводит ее из невозбужденного в возбужденное состояние.

Сам переход личности в филически возбужденное состояние требует притока в нее новых сил, усиливающих ее жизнь. ”филическое оживление не раз на дню испытывает каждый из нас. Этот несомненный факт своего оживления – буквально: оживления – в метапсихическом морально-культурном поле жизни человек культурной толпы нашего времени склонен принимать за одухотворение, за проявление наивысшей духовной жизни в себе. Филическая жизнь (будучи жизнью самости) так же похожа на духовную жизнь (жизнь духовного Я), как бижутерия на ювелирное изделие. Этим сравнением я нисколько не пытаюсь унизить проявления филической жизни: стекляшки искусственных драгоценностей созданы в подражание Природе творческим Гением человека, который незачем умалять.

Филическое поле отличается от всех других полей жизни тем, что жизнь в него §нанесена самим человеком. Как таковое филическое поле, конечно же, сотворено Творцом, но все запасы филической жизни, которые есть в этом поле, накоплены людьми, вложены от свободного труда человеческой души. Есть сферы жизни и повыше, но только эта одна от начала до конца заполнена трудами человека. Филическое поле жизни самостоятельно вспахано и засеяно творчеством человека, действующим в продолжение Творения. Но вот задача: Бог творит из "ничего", откуда же человек берет в себе филические семена, чтобы заложить их на пустом поле?

Морально-культурный слой жизни наполнен плодами конкретной душевной работы. Здесь сложены и хранятся самые различные картины душевных движений. Но не все, какие были в жизни, а только те из них, которые человек сам захотел внести в филическое пространство жизни. Все оно заполнено вынесенными из себя специальными свободными усилиями души человека.

Как и общедушевный разум, филическое поле жизни содержит следы неисчислимых возмущений, срывов и подъемов опыта жизнепрохождений разных поколений. Тут продолжает жить опыт душ предков, пот их целостной – эротической, сторгической, природно-человеческой жизни. Но чтобы заложить в морально-культурное поле жизни итоги сторгической или эротической жизни, душе прежде надо суметь перевести явление сторгической или эротической жизни в явление жизни филической. Душа человека так устроена, что обладает чудесной способностью в любое мгновение переводить пот и опыт своего сторгического или эротического проживания в филическое пространство жизни и самой жить в нем как в собственном, человеческом слое жизненности. Специальные свободные усилия перевода всех родов жизни в явления культурной и этической жизни люди и называют творчеством.

Человек вправе прожить жизнь, ничего не заложив в филическую копилку жизни, ничем не пополнив ее от себя. Это вовсе не значит, что в каких-то других отношениях он тоже прожил нерезультативно; он жил, жил полно, но не выдал в продолжение жизни филической продукции, не оставил след свой в этом поле жизни. Только сам, творчеством своим должен отдельный человек внести плоды жизнепрохождения своей души в филическое поле жизни. Он свободен вносить сюда или не выносить из себя. Филическое поле имеет только те запасы жизни, которые люди свободно пожелали вложить в него. Вполне может статься, что огромные духовные ресурсы множества людей так никем и не введены в филическую жизнь, пропали для нее. Что, разумеется, сказывается на полноте и качестве той общедушевности, с которой такое происходит.

Для включения в общую филическую жизнь совсем не обязательно что-то написать, нарисовать, слепить или каким-то другим способом прозвучать на людях. Достаточно, я думаю, филически осуществить себя, то есть в себе довести результаты своего душевного труда до необходимой степени ясности, четкости, полноты выражения их, – и они тем самым уже переводятся в филическое поле и остаются в нем. Рукописи, в этом смысле, не горят. Но сожженные (или ненаписанные) рукописи не прочтешь так, как они были выражены автором. Все филически осуществленное хранится в лунках филического поля жизни, но теряет своеобразие, авторство. Были времена, когда люди не нуждались в авторстве. Но жили ли они при этом полноценной, личностной филической жизнью?

Сторгическое, эротическое, природные поля жизни сами втягивают (или отторгают) человека, которому остается доля свободы, необходимая для того, чтобы втягиваться самому или упираться. Филическое действие требует проявления большей степени свободы. В филическое поле надо самому суметь включить себя – как для того, чтобы заложить в него, так и для того, чтобы питаться из него. Филическая жизнь наполняется и добывается по свободному желанию и особыми волевыми усилиями. Чем больше затраты филической воли – воли творчества, – тем больше включенность души в филическое поле, тем больше у нее возможностей жить филической жизнью.

Как есть переходящее в неволю психическое безволие, так есть и филическое, творческое безволие, приводящее к такому же результату на ином уровне. Различие в том, что психическая воля всякому дана, филическую же волю надо самому добыть, добыть, как в древности добывали огонь, и разжечь его в себе. Психическое безволие – погашение, филическое безволие – невозгорание. Разжигать огонь филической жизни всегда приходится своим огнем.

Так ли велика разница: сложить песнь самому или пропеть сложенную кем-то другим песнь? Филическое действие всегда есть стремление отдавать жизнь и себя. Автор песни перевел переживания своей души в импульс филической жизни, чтобы в таком виде передать его. Направленность филической воли автора очевидна. Певец же, исполняющий созданную не им песнь, на первый взгляд, представляется потребителем чуждого вдохновения, повторителем подлинного творческого акта, невесомого как эхо в пустоте, филически безвольно, несвободно. Казалось бы, тут не отдача, а потребление, и весьма схожее с эротическим потреблением. – Ничего подобного!

Один человек филической волей создал песнь, заложил в ней и отдал частицу себя. Другой человек пленился этой песнью, то есть так же, как и первый, филически отдал себя. Получить жизнь из филического поля можно только через культурное или моральное самопленение, осуществляемое филической волей в акте сотворчества: воодушевления, воспарения, восторга или просто вхождения души в известное состояние или настроение. Душевная переимчивость в морали или культуре требует таких же затрат творческой (сотворческой) воли и в духовном отношении столь же достойна, что и собственно творчество.

Более того, и в одном и в другом случае душа почти в одинаковой степени становится на подзаряд от источника филической жизни. Что такое филическое оживление, как не дополнительная полнота жизни, которой человек заряжается из филического источника. Стремясь отдать себя, душа охотно пленяет себя с помощью своей же филической воли, сама подключается для подзаряда и только тогда получает заряд филической жизни, который переживается как исток жизни из себя, ее трата и отдача.

Сопоставьте единичную энергию творчества автора песни и сумму энергии сотворчества ее многочисленных исполнителей. – Они несопоставимы. Энергию филической жизни певцы черпают, конечно, не из души автора песни, а из филического поля жизни. Автор же песни – лишь их проводник в закрома филической жизни. Но без автора труднее брать жизнь из филического поля. А бывает, и невозможно взять.

Самобытной филической волей обладают немногие. Из хранилища филической жизни подавляющему большинству людей достались бы крохи, если бы между кладами этого пласта жизни и ими не существовали бы проводники и посредники: художники, философы, проповедники. Их дело – средствами выразительности усилить филическую волю людей до степени, при которой ®ни сами смогли поставить себя на подзаряд, то есть смогли бы сами себя филически оживлять. Мы имеем все основания быть благодарны тем, кто предоставил нам возможность увеличения собственной полноты жизни в филическом самооживлении.

Усиливающие филическую волю средства выразительности искусства и мысли, к счастью или сожалению, рано или поздно устаревают. Выразительность приписана к определенному времени, к определенному моменту развития Общей души и рассчитана на современника. Она словно дряхлеет в бурях Истории и теряет силу. Только личностность и, значит, авторство может подольше сохранить ее. В редчайших случаях автор столь прочно внедряет себя в филический пласт Общей души, что надолго становится мощным действующим фактором ее и даже ее выразителем.

Филической волей, как и волей эротической, обладает самость человека. Чем сильнее филическая воля, тем, казалось бы, возможней и доступней слой культурной и моральной жизни, тем основательнее самость должна была бы переключаться на филическую жизнь с жизни эротической, подальше от ее ненависти и темного ОНО. Ставка людей нового времени на культуру, науку, мораль, "общественность", теоретически говоря, оправдывает себя с точки зрения эротического утишения самости. В веке же нашем получилось наоборот: филическая жизнь все более и более обслуживает жизнь эротическую, интерпсихическую, всегда в той или иной степени агрессивную, а, бывает, и гибельную. Что-то неладно в современной филической жизни людей, и мы в своем месте попытаемся найти ответ: что именно?

Изначально человек помещен в природное, эротическое и сторгическое поля жизни, но способен сам в себе превращать все эти виды жизни в жизнь филическую и выносить заряд ее в общее филическое поле, от которого он сам же потом и заряжает себя. На явлениях филической жизни есть след того рода жизни, с которого они в нее переведены. Красота природной жизни превращается в прекрасное филической жизни. Тем же путем эротическое оживление перегоняется в филическую влюбленность. Перевод сторгической жизни в жизнь филическую не столь очевиден, и потому их часто путают.

Случается, хотя и редко, что собственно сторгическая жизнь нарастает в человеке круто, но все же толчков и взлетов сторгическая жизнь не знает. Усилие сторгической жизни всегда сопряжено с принятием большой душевной ответственности и, следовательно, с утяжелением трудов души. Поэтому рост, скажем, добролюбия, сторгического добра в душе идет, как правило, незаметно, медленно, по ступенькам. Другое дело, филический моральный пафос, который легко узнается по горячности воодушевления добром, отчетливо схожим со страстностью творческого вдохновения. Когда человек упивается добром, как стихами, когда его этические переживания напоминают переживания эстетические (к которым лишь условно приложимо понятие внутренней ответственности), тогда, очевидно, он из капли подлинного переживания своей (а то и чужой) сторгической жизни репродуцировал для себя потоки сладостного филического оживления. Такое, конечно, возможно только при богатстве культурных и этических традиций, в хорошо разработанной филической общедушевности, к которой (а не к какому-либо другому источнику) и припадает воодушевленный "чистым добром" человек.

Запомним и предлагаем проверить правило: превращенный из сторгического в филический импульс жизни всегда резко усиливается и громко вопиет о себе в душе.

По степени духовной свободы филическое поле "выше" эротического поля и "ниже" сторгического поля. Поэтому на филических явлениях обычно совместно отпечатываются явления высшие, сторгические и низшие, эротические.

Обитая в отдельной душе, Общая душа требует от нее некоторого действия на себя. Чтобы стать вместе со всеми в общий интерпсихический строй, нужно личностное самоотрицание, при котором своя эротическая воля добровольно становится под начало Общей души. В сторгическом поле от человека требуется самоотречение, то есть отречение от благ жизни самости для осуществления блага сторгического единения. Переживание эротического самоотрицания, с одной стороны, и сторгического самоотречения, с другой стороны, в совместном переводе в филическую жизнь предстают в виде переживаний самопожертвования: отказа от благ жизни самости ради другого человека (благ его плоти или его самости), всего сообщества, общедушевности как таковой, Общей души в целом.

Общий строй Этноса эротически завладевает человеком. При филическом возбуждении душа начинает активно смешивать воедино свое сторгическое чувство жизни и свое материнское национальное чувство и в такой смеси переводить их в филическое чувство жизни. Чувство и сознание Этноса в филическом пласте самовозвышается, облагораживается, обретает высший духовный статус. Геройство патриотизма и восторг жертвы своей жизнью ради народа, братства, войска – филического свойства.

Самопожертвование свойственно филической жизни как таковой. Сколько принесено в жертву науке и искусству! Есть люди, которые ради сохранения самой по себе нравственной чистоты, готовы принять муки, во всяком случае воспринимают утрату своей нравственной стерильности как крах жизни. В творчестве любого рода, в каждом культурном действии человек стремится выдать из себя заряд филической жизни. Он ищет как через нее и в ней передать другим себя – всю свою филическую личность, часть ее, всего один ее мотив, что возьмут. Природа филической жизни предполагает жертвенность. Моральная жизнь и этическая воля в общедушевности столь же искренно жертвенны, как и творчество, как жертвенна творческая воля.

Самопожертвование и общая жертвенность филической жизни имеет глубокий смысл. Каждое движение жертвенности несет в филическое поле заряд жизненности, обогащая его. Душа филически вкладывает себя в то или иное излюбленное ею место филического поля, которое сплошь усеяно ростками от того или иного рода филической жертвенности. Чем больше кладут жизней, скажем, на культуру, тем в буквальном

смысле больше масса культурной жизни, ее ресурсы, ее объем, ее значимость в Общей душе. Филическая общедушевность распоряжается только тем, что "пожертвовано" ей отдельными людьми. Хотя жертвуют ей люди не обязательно бескорыстно.

Мы различаем лично-душевную и общедушевную стороны души. Если говорить о той стороне души, которая проживает в сфере филической общедушевности, то в ней прежде всего, выделяется одна душевная потребность. Человеку хочется, чтобы люди приняли от него его жертвенность и тем самым оценили плод его личной жизни. Эта филическая общедушевная потребность нередко сдобрена корыстью тщеславия или корыстным расчетом властолюбия, или сторгическими устремлениями, но сама по себе, в собственно филическом пласте жизни, она означает жертвенное желание отдать плод души своей другим ля корысти известности.

Общественное самопожертвование – одна черта филической общедушевности. Славолюбие – другая ее черта. Эта черта, в отличие от первой, основана на желании получить филическую жизнь, но получить не по-эротически, не забирать под себя, не быть захватчиком филической жизни (что почти невозможно), а получать добровольно отдаваемое, брать филически жертвуемое другими – то, что они сами горят отдать и ищут как и кому бы.

Филическая жизнь распирает душу и при известной степени возбуждения рвется из себя так же страстно, как жизнь эротическая. Влюбленный взгляд выражает филическое ожидание: возьми мою жизнь в жертву себе и сам пленись жизнью во мне. Вся морально-культурная сфера строится на том, что на нее со всех сторон изливаются потоки филической жизни, которые ищут своего адресата. Филический заряд идет от самости и ищет тоже самость, в которую хотелось выстрелить и попасть этим зарядом. В филическом поле жизни имеются специальные места для адресатов, которые должны быть, которые не могут не быть тут по самой сути филической общедушевности.

Жадные до славы люди конкурируют между собой за то, чтобы занять то всегда ограниченное число мест в филической общедушевности, к которым могут направляться филические ручьи. Вот для чего им нужно любым путем добиваться известности. Любая выставленность одного лица на обозрение всех уже ставит это лицо в положение потенциально близкое адресату векторов филической жизни людей. Творческая воля взвинчивается от желания занять место центра филической общедушевности и стать им.

Искусный писатель усиливает филическую волю читателей своим творчеством, адресуя ее при этом на самого себя. Геройство подвига или самопожертвования, вызывая восхищение, фокусирует на себя потоки филической любви. К тому же стремится и публицист, и проповедник, и телевизионный комментатор, и вообще каждый, кто имеет дело с публикой.

Обычно филическая общедушевность забита разного сорта

личностными центрами. Для них в ней нет свободных мест. Хотя есть мертвые филические центры, которые некогда активно воздействовали на своих современников, но теперь, хотя и не вычеркнуты из общедушевности, но "постарели" и никого уже не притягивают к себе. Среди других центров есть и такие, которые заняли это место на год, и такие, которые заняли его на столетия. Последние обычно выставляются в качестве образцов, достойных быть главными центрами филической общедушевности. Таковы герои национальной Истории, некоторые из канонизированных святых, искренне почитаемые миром, всеми признанные и любимые писатели; таков Пушкин для русских, Шекспир для англичан.

Драматургия Шекспира в наибольшей степени распахивает перед душой ворота филического поля жизни, не предрекая при этом, что именно каждый может или должен взять себе за этими воротами из массы зарядов филического поля. Поэзия и проза Пушкина до того выразительны и без усилий благородны, что от них мигом загорается филическая воля каждого говорящего на русском языке. Понятно, почему Шекспир и Пушкин на столетия остаются живыми адресатами филических устремлений людей. Вопрос в том, почему они становятся общедушевными святынями, без которых, всем кажется, люди остались бы обездоленными? В чем тайна особой общедушевной избранности их, какой смысл этой избранности, ставящий филический центр на центральное место в Общей душе? Если таково таинство национальной жизни, имеющей свой высший Центр и трепетно хранящей его, то почему он помещен в филическое поле жизни? Как такое становится возможным?

Огромное большинство религиозных культурных людей нашего времени не столь верят в искупление первородного греха, сколь восторгаются Славой Бога-Сына и умиляются представлением грандиозности Его Жертвы. Их восторг и умиление на Его жертву и славу как раз и указывают на то, что христианские переживания их все того же, филического качества жизни. Иисус для них являет высочайший, небесно-земной ("Богочеловеческий") Адресат их филической жизни. Богословы и религиозные философы всесторонне разработали именно такой Божественно-филический образ Христа, занимающий вершину Олимпа филической жизни как таковой. В молитве христианствующей души ныне филический порыв там, где место вдумчивому духовному углублению для серьезного и ответственного общения человека и Бога.

А к Пушкину в России сегодня отношение вполне религиозное. Он – светило, задеть которое означает оскорбить народ. Филический адресат занимает место, которое ему не по чину. Разве это его место? Что за путаница?

Соборный разум – верхняя, духовно-свободная составляющая общедушевного разума, содержащая ответы на главные вопросы человеческой жизни, и то вЕдение Бога, Мира, Жизни, Истории, самого себя, которое определяет основные задачи жизнепрохождения. Говоря о ведении Бога, Мира и самого себя, я имею в виду не мистическое знание тайн основных Сущностей, а то высокое знание, которым устанавливается положение общественного человека в отношении основных Сущностей.

Прежде всего, это взгляд человека на своего Бога, на Его отношение к человеку и на отношение человека к Богу. Это и основа мировоззрения человека, то есть тех его представлений о Мире, из которых вытекает направляющая установка отношения к Миру. Это и основа жизнепонимания человека, из которой вытекает его понимание своей задачи в жизни, ее целенаправленности и смыслонаполненности, должного прохождения пути жизни от рождения до смерти и понимание основных ценностей на этом пути. Это и отношение человека к смерти и посмертному существованию, в том числе и вопрос спасения. Это, наконец, общие представления человека об Истории, ее процессе, ее цели и ее завершении.

На такого рода вопросы человек, вообще говоря, способен искать ответы сам, не прибегая к соборному разуму. Но сейчас мы говорим только о данных ®общедушевного разума, которые выдаются и даже навязываются всем. Соборный разум несет в себе сверхистину, истину религиозную, которую душа принимает верой. Вера – высшая степень и высшее качество убежденности, раскрывающей глубинное ведение, то есть истину. Вера исповедует Истину. В исповедании Истина соборного разума внедряется в отдельную душу.

То самое, что в действии этнического разума есть убежденность общежитейского знания, то в действии соборного разума есть Вера. Отдельная душа верой сознает и признает общедушевный соборный разум.

Верхняя половина Общей души объединена в целое под лучами соборного разума. Собором мы называем общедушевную целостность филической и сторгической жизни, высвеченную соборным разумом. Люди объединяются в Вере и Истине соборным разумом, который светит сквозь их общую сторгическую и филическую жизнь так же, как этнический разум светит сквозь жизнь психическую и плотскую.

Свечение соборного разума сквозь филическую жизнь мы обнаруживаем в "идеях" и "принципах" культурного мира и в тех общих "законах этики", которые обеспечивают морально-культурную солидарность общества. В каждом новом поколении истина соборного разума каждый раз обкатывает себя в филической общедушевности, а в некоторых поколениях как бы даже заново обкатывает себя. Духовный рост соборного разума, по-видимому, использует филическую общедушевность в качестве своего испытательного полигона. Борьба "идей", моральных установлений и ценностей внутри остающейся единой Общей души – вот обычная работа соборного разума на своем собственном филическом полигоне.

Филическая общедушевность выдвинута Общей душою впереди себя, на сообщение с другими Общими душами. И потому чужой соборный разум, пытаясь завладеть другой Общей душой, внедряется именно в ее филический слой. Так что филический пласт есть еще и область столкновения между своим и чужим соборными разумами. По-видимому, и эта "брань духовная" так же необходима для роста соборного разума. Застой в саморазвитии соборного разума опасен и прежде всего свидетельствует о творческом бесплодии или лени филических воль Общей души.

Творчество филической жизни "обличает" соборный разум, позволяет видеть невидимый предмет вероисповедания, соборную Истину. Ведение соборного разума светится вИдениями и видЕниями филической жизни. Это нормально, когда филическая жизнь направляема и контролируема соборным разумом.

Этнический общедушевный разум, внедряясь в эротическую волю, не нуждается в ее запросах и насильно завладевает ей. Соборный разум вносится в творчество (со-творчество) человека, воздействует на филическую волю иначе. Чтобы получить в свое распоряжение истины соборного разума, их надо добыть творческими усилиями, хотя бы проявить духовную пытливость, спросить самому у себя, вопросом в душе запросить соборный разум. Иначе он не выдает ответ. Этнический разум сам собой берется на вооружение людьми, данные соборного разума люди творчески ищут. Располагая богатством религиозной и мировоззренческой мудрости, соборный разум не бросает ее куда попало, а выдает в строгом соответствии с усилиями филической воли и веры запрашивающих его. Так что вернее сказать, что филическая жизнь самообъединяется в общих усилиях постигновения соборного разума, а не приводится им к соединению.

Являясь частью общедушевного разума, соборный разум замкнут с этническим разумом. Наиболее жесткая часть вероисповедальческих установок соборного разума как бы спускается вниз, в этнический разум, где складируются результаты жизнедействий несвободных сознаний всего сообщества. Соборный разум в тех случаях, когда он принуждает душу и диктует воле, делает это не непосредственно от себя, а через нижнюю половину Общей души, через Этнос.

Еще раз вспомним, что самость укоренена сразу в двух половинах Общей души: в филическом пласте Собора – вверху и эротическом пласте Этноса – внизу. Самость обладает как филической волей, запрашивающей соборный разум, так и эротической волей, нуждающейся в жестких установках этнического, а через него и соборного разума. Когда эротическая воля самости подминает ее филическую волю, то соборный разум не может действовать иначе как диктаторски. Жесткие установки соборного разума, тем или иным путем достигая эротической воли, переводятся отсюда в филический слой души, гипертрофируясь, как обычно, и мощно задействуют филическую волю, делая человека фанатиком. Религиозный фанатик обычно управляем с эротической стороны, и вера его особая, пропущенная через "низ", через Этнос.

Через Этнос же соборный разум в состоянии воздействовать на магическое сознание. Симбиоз соборного разума и магического сознания порождает дикие (в прямом смысле слова) суеверия и всяческие "верования", вносящие языческую стихию в высшие религии. Это своего рода отравления Общей души. Воспринявшая "верования" магического сознания филическая общедушевность наиболее консервативна и, по сути, перестает быть рабочим полигоном соборного разума. Стагнация соборного разума ведет к ужесточению его установок и, следовательно, к усилению Этноса и ослаблению Собора. Общая душа перекашивается. Перекошенной Общей душе нелегко проходить через бури Истории, испытывающие ее на полноценность и прочность.

Если по каким-либо причинам жизнь в филическом поле усиливается в условиях стагнации соборного разума, то это приводит к самоутверждению филической воли через отказ от принудительности вероисповедания, переживаемого как диктат. Освобожденная филическая воля взвинчивается, филическое поле все более и более оживает, входит в самодвижение и самоцентрируется. Филическая жизнь выбивается из своей Общей души, стыкуется с филической жизнью в других Общих душах и утверждает себя уже в рамках всей цивилизации, вне сродственных общедушевных связей. Идеи, саморазвиваясь без направляющего влияния соборного разума, превращаются в "идеологии", которые подменяют истины соборного разума. Мораль, более не имея соборного критерия, обсуждается с какой-либо филической – общедемократической, рациональной и прочее – точки зрения. Филическая жизнь все более и более возносится над общедушевностью, все более и более отрывается от подлинности жизни, все более становясь особой внеобщедушевной областью жизни.

Переносясь в такую, накатанную несколькими веками особую душевную сферу, человек нашего времени покидает поприще действительной рабочей жизни и попадает в омут мнимой жизни, в "как бы жизнь", душевно праздную и развращающую. Нормальная филическая жизнь души становится мнимодушевной жизнью.

Когда вы сегодня читаете талантливо написанную книгу по общим вопросам психологии, социологии, педагогики или о жизни, мироздании, наследственности, то вам невольно начинает казаться, что вы понимаете то, что чаще всего ни вы, ни автор книги, да и вряд ли кто другой сможет понять. Чуть ли не всякий человек нашего времени, пусть по-разному и в различной степени, но обязательно живет в такой сфере сознания, переводя себя в которую он начинает понимать то, что его пониманию недоступно. Обозначить какое-либо и особенно новое (и потому неведомое) явление, назвать его каким-либо (желательно странным) словом уже значит, не понимая, понять его. Мы все сплошь и рядом произносим слова в подмену осмысления, сочленяем эти слова и сами варим свой ум в их пару.

Нынешним людям уже столь необходима мнимодушевная сфера жизни, что они создали целую индустрию мнимодушевности на все свои чувства и мысли, на все случаи жизни. Искусство, наука, культ, идеология не просто пропитаны мнимодушевностью, а выражают ее и ею являются.

Мы, не любя, как бы любим; не творя, как бы творим, воодушевляемся без воодушевления, верим, во что не верим, и часто сами не можем разобрать, где действительное, где мнимое. Явление это всеобщее, всестороннее и охватывает все области современного человека.

Нельзя, чтобы человеческий свет филической жизни превратился в мнимодушевное освещение, сквозь которое смутно виден соборный разум. Филическая жизнь только тогда на своем законном месте в Общей душе, когда ее филическое направление и развитие назначаются соборным разумом и само питает его рост своей работой. Иначе – беда: становясь мнимодушевной, филическая стихия жизни, наподобие стихийного бедствия в природе, в состоянии разрушить Общую душу, а вернее – ее верхнюю половину, ее Собор.

В эротическом пласте жизни человеческое "я" замкнуто в самости и ниже самого себя. В филическом пласте жизни "я" выбивается из самости и выше себя. В сторгическом пласте жизни "я" вне самости и равно самому себе. Более того, в сторгическом пласте жизни "я" не только равно самому себе, но и равно "другому я", ближнему своему, к которому обращается во втором лице – "ты".

В сторгическом поле духовной близости "я" и "ты" складываются и совмещаются во взаимной душевной ответственности, в со-жизни целостного "мы", обладающего своей собственной одушевленностью, основанной на обладании одним и тем же чувством ближнего.

Сторгическим чувством ближнего обладает "мы", которое сообщает его каждому входящему в него "я". Всякая душевно состоявшаяся семья имеет особый семейный стиль одушевленности, свое чувство семейной близости. Взаиможизнь религиозной общины спаяна особым, только ей свойственным чувством братства. Каждая нация обладает своим национальным общедушевным стилем одушевленности, выражающим особый тип сторгической солидарности, которым живет ее Общая душа. Национальная одушевленность из века в век сохраняет свой характер переживания радости и боли ближнего, свой образ любовности, добропорядочности, ласковости, душевной ответственности и жалости; и, конечно, свой особенный стиль самоотреченности – во всех ее ступенях, начиная с простой вежливости и предупредительности повседневного общения и кончая высшими образцами самоотреченного прохождения всей жизни.

Соборный разум светит не только сквозь филический, но и сквозь сторгический общедушевный слой жизни. В филическом слое соборный разум лучше всего виден в идеях и принципах; в сторгическом чувстве ближнего соборный разум являет себя правящим в нем сугубо национальным сознанием справедливости.

Естественно, что закон справедливости устанавливался соборным разумом для всей национальной Общей души. Для этнического разума закон справедливости есть то основание, которое из глубины обеспечивает его установления. Филическая общедушевность превращает этот закон в моральные общественные принципы и идеи, на которых строится юридическое право. Одна сторгическая общедушевность ­непосредственно принимает в себя установку справедливости от соборного разума. Чувство ближнего обязательно включает в себя чувство справедливости. Чувство справедливости, правящее в общедушевном чувстве ближнего, переживается сторгической совестью, требующей справедливости между "я" и "ты", их взаимной душевной ответственности и самоотреченности.

Мы все знаем, что такое сторгическая совесть. Но знаем в своей частной жизни, по опыту своих личных сторгических связей. Что же такое сторгическая совесть в общедушевной жизни, людям, обществам, народам еще не ведомо. Без полноты переживания общедушевной сторгической совести не может существовать общество, основанное на любви к ближнему. Ни один народ, ни одна Общая душа в нашем мире не доросла еще до той духовной зрелости, при которой в обществе вполне задействуется сторгическая совесть, а, значит, и любовь к ближнему. Так что чувство справедливости, действующее в нашем ощущении общественной жизни, – лишь отдаленный образчик того далекого состояния сторгической общедушевности, на которое в заповеди любви к ближнему указывает Библия.

Как бы то ни было, у каждого народа своя особенная сторгическая совесть, свое выражение ее в чувстве ближнего и своя особенная (а то и не одна) филическая трансформация ее. В представлениях, идеях, принципах общественного и социального равенства (или установленного неравенства) сознание справедливости представлено как через трансформацию сторгической совести, так и непосредственно от соборного разума. Сознание справедливости, таким образом, пронизывает все инстанции верхней половины Общей души.

Подобно тому, как тщеславие есть сознание Этноса, так Справедливость есть сознание Собора.

Слово "правда" в русском языке означает и "истинность" и "справедливость". Жить "по правде" означает жить по справедливости и жить в соответствии с Истиной и Верой, то есть по установлениям соборного разума. Толстой говорит об особой черте русской сторгической жизни, проявляющейся в "готовности полной жертвы всем во имя того, что считается религиозной истиной". Конечно, Толстой имеет в виду не филическое самопожертвование самости, а часто грубо понятое самоотречение от самости, которым взращивается сторгическая жизнь. Русские сектанты оскопляли себя в соответствии с грубо понятой религиозной истиной. Но дело все же не столько в их понимании истины, сколько в силе их веры. Именно вера давала силу воли, давала волю совершить оскопление. Давала, разумеется, волю не филическую и не эротическую, которыми действует самость, а другую волю, которая способна абсолютно подчинить себе филио-эротическую волю на акт самоотречения и которая не принадлежит самости. Такова сторгическая воля, вызываемая свечением ‚еры через сторгическое чувство жизни.

Мы все знаем сторгическую волю в себе. Воздействие Веры на чувство ближнего вызывает специфически сторгическое переживание – волевое переживание верности. Именно сила верности религиозной истине заставляла скопцов оскопляться. Той же силой сторгической воли производится и любое другое отречение от самости. Самоотречение и верность всегда вместе работают в сторгическом чувстве ближнего. Любой сторгический союз, а тем более сторгическая общедушевность, крепок верностью. Верность – воля, мощью которой в действительности осуществляется сторгическая солидарность.

Да, любое явление сторгической жизни обязательно филически перенимается и переиначивается. Но тут случай особый, так как превращению подлежит воля; и более того – воля общедушевная, действующая в силу сторгической близости душ.

На филическом уровне сторгической верности соответствует волевое переживание преданности. Преданность имеет свое общедушевное филическое обеспечение, свой кодекс, но не он филически подхватывает и выражает общедушевную сторгическую волю, хотя и может быть окрашен в тона религиозной веры и истины.

Любить друг друга агапической любовью, тем более группе людей сразу – чудо для конца времен. Читая некоторые описания, у меня создалось впечатление, что первохристианская община была не агапическим, как принято считать, а сторгическим союзом, братством отрекшихся от животности и самости людей, связавших себя тяготением взаимной душевной ответственности, сторгической любовью.

Община древних христиан издалека времен представляется воплощением одной верхней половины Общей души, Собора, без нижней половины, без Этноса. Община эта была объединена общей верой, общей истиной и своей особой сторгичностью. Распоряжалась она и интеллектом иудаизма и филическим слоем язычества. Но всего этого для полноценной жизни Собора мало. Нужно еще, чтобы сторгический союз был объединен в вере и истине вокруг некоторой высшей духовной точки. Первые христиане были сторгически объединены соборным разумом во Христе. Иисус реально переживался как глава общины.

Сторгическому объединению для его существования необходимо иметь – реально или в воображении – свой сторгический Центр. Семейная сторгиа всегда берет себе в качестве образца семейной одушевленности личностный стиль одушевленности кого-то одного, по смерти которого сторгическое единство семьи заметно ослабевает, дробится. В религиозной общине или секте место Центра сторгического союза занимает наставник, пастырь, учитель, гуру, образ личности которого оказывает решающее влияние на стиль одушевленности конкретного союза.

Сторгический союз основан на верности, общей вере и истине и жив самоотречением и взаимной душевной ответственностью. Сторгический лидер должен прежде всего являть образец самоотверженности и высшей душевной ответственности, которому стремится подражать каждый сторгический брат. Сторгический лидер – –центр душевной ответственности и ответственности §а всех. Он же либо Божественный Источник, либо по крайней мере – высший носитель Истины и Веры, то есть Источник или носитель действующего соборного разума.

О сторгическом ближнем говорится во втором лице: "ты". О сторгическом Центре так не скажешь. И не только потому, что Источник или высший Носитель Истины неизмеримо выше рядового "я". А потому, что он одновременно и "Я", и "Ты", и "Вы", и "Он", и "Мы", и сверх того еще что-то.

Сторгический Центр есть высшая инстанция сторгического ближнего. Сторгический Центр сознается всем сторгическим союзом как тот, на ком фокусируется жизнь всего союза.

Сторгическое поле жизни строится конусом. В семье или общине конусность сторгии видна отчетливо. В общедушевной сторгичности она менее заметна. Но сторгия Общей души вообще трудно вычленяема из слитности всех полей жизни Общей души. Каждый народ, будучи природно-человеческим объединением, обладает материнским национальным чувством.

Это тот фундамент, на котором выстроен его дом. У каждого народа есть свой общедушевный разум, по указаниям которого его дом возводился и продолжает строиться. Но каждый народ – если он народ, а не людское скопище, – объединен еще и сторгически. Общедушевная сторгичность – и несущий каркас народного дома, и его крыша.

Народу, чтобы быть живу, надо, чтоб каждый знал в другом ближнего своего, перед которым он душевно ответственен. Солидарность взаимной душевной ответственности, как и природная интерпсихическая солидарность, переживается национальным чувством. Но не материнским, а отцовским национальным чувством. Первое связано с Этносом и обращено к матери-Родине. Второе связано с Собором и обращено к сторгическому Центру как своего рода Отцу. Материнское национальное чувство и отцовское национальное чувство составляют вместе чувство жизни Общей души.

Материнское национальное чувство в Общей душе заявляет о себе явно и бесспорно. Сторгическую общедушевность, хотя и сложно, но можно описать и признать в качестве одной из основ национального чувства. Сокрыто от глаз только то, что это не просто сторгическое, а отцовское национальное чувство, что оно имеет Лицо, к которому оно обращено, и Лицо это – не то лицо Родины, к которому обращено материнское национальное чувство.

Каждый человек несет в себе некий особый сторгический образ. Это образ "настоящего русского человека", если вы русский, или "настоящего грузина", если вы грузин. Образ дан в чувстве, и именно в чувстве ближнего, в сторгическом чувстве.

Как есть не имеющий внешности сторгический образ, который затем находит (или не находит) себя в любви и дружбе, как есть личный сторгически желаемый образ любимого, любимой, друга, так есть и общедушевный сторгический образ ближнего своего. У человека сильной сторгической воли образ этот живой и яркий, у человека слабой сторгической воли, не любящего жить в своей сторгической общедушевности, образ этот вял и туманен. Но есть почти всегда и почти в каждом.

Сторгический образ ближнего своего – это не образ какого-то другого человека, это – образ "ближнего", "другого я", то есть по сути свой собственный образ в общедушевной сторгической жизни. Сторгический образ ближнего своего есть образ себя самого, но себя, конечно, высшего, в совершенстве сторгически осуществленного, себя такого, каким самому нужно бы стать в общедушевной сторгической жизни. Сторгический образ ближнего своего по своей природе идеален и служит идеалом ближнего своего. В нем – все, что любят, что сторгически желает и ждет каждая душа.

В "Войне и мире" Толстой отчасти вывел себя в Безухове, а свой сторгический образ русского человека – в Каратаеве, который на всю жизнь остался для Безухова учителем жизни, его духовно-сторгическим идеалом. Идеальные переживания общедушевного образа всегда указуют на гипотетический сторгический Центр. Отцовское национальное чувство и есть чувство переживания сторгического Идеала, воплощение которого каждая душа желала бы иметь во главе всего общедушевного единства жизни.

Каждая душа в степени, соответствующей ее сторгической воле, с большим или меньшим нетерпением желает иметь и иметь зримым, "воплощенным" свой идеальный сторгический образ. Берусь утверждать, что всякая Общая душа желает видеть свой сторгический Центр. Это с одной стороны. А с другой стороны, по отцовскому национальному чувству Общая душа как бы восходит к своему сторгическому Центру, имеет его в своем истоке, истекает из него.

Стремление видеть и иметь Отца Общей души возбуждает религиозное воображение. Образ Отца так или иначе становится объектом религиозно-художественного творчества человека. По созданным в таком творчестве религиозным "кумирам", по богам народа можно, наверное, судить о стиле сторгической одушевленности этого народа. Но надо иметь в виду, что само по себе религиозное творчество человека не есть то творчество, волей которого создается искусство, – ­е творчество филическое, которое только наряжает религиозное творчество, делает его религиозно-художественным. Данные религиозного творчества передаются внутри Общей души как опосредованно, через слово и художество, по каналам филической общедушевности, так и непосредственно из души в душу по сторгическим каналам, сторгическими каналами сообщения Общей души. Религиозные мифы древних народов – не более, чем разукрашенная скорлупа от их ¦ивой религиозно-сторгической общедушевности. Само религиозно-сторгическое творчество творит не произведения искусства, а Произведения жизни, жизни живого человека и живой Общей души.

Отцовское национальное чувство Общей души – религиозно-сторгическое чувство. Именно оно есть чувство жизни Собора. Собор чувствует свой сторгический Центр, и Центр этот по его чувству ответственен за справедливость в обществе. О чем Собор громко возвещает своими национальными средствами выражения религиозно-художественного творчества. Таким образом, "Отец" на вершине конуса сторгической общедушевности есть еще и –центр душевной ответственности за справедливость, заданную соборным разумом.

Кто же субъект верности то, есть общедушевной сторгической воли? Соборный разум? Да, он светится в сторгической общедушевности через сторгический образ ближнего, быть может, даже высвечивает Центр Общей души, но не он есть субъект общедушевной сторгической воли.

Субъектом верности является та самая инстанция в душе, которая производит религиозно-сторгическое творчество жизни. Верность, по сути, явление религиозное, вероисповедальческое. Но ею же, как сторгической волей, осуществляется в реальности сторгическое складывание, образующее в итоге верхнее общедушевное поле жизни. Сторгическая воля привязана к тому самому месту в душе, которое в религиозном творчестве устремлено к Отцу Общей души, которое образует сторгическую общедушевность и творит произведения сторгической жизни Общей души. Стиль одушевленности сторгической солидарности, характер сторгической воли, сторгический образ ближнего своего, религиозно-художественное творчество Общей души, ее соборный разум, ее сторгическая совесть – все это совпадает в идеальном образе Отца и ждет его.

Сторгическое складывание душ – не складывание предметов в кучу или людей в толпу, не "один плюс все", а один, малая единица плюс к другой большой единице. сторгическое складывание идет через идеальный образ Отца Общей души, в переживании отцовского национального чувства. В этом смысле Общая душа творится по образу своего Отца.

Этот глубинный потаенный процесс, если не форсировать его, идет в историческом времени чрезвычайно медленно и неустойчиво. Единый сторгический образ ближнего своего и идеал Отца отчасти дается при рождении, отчасти воспитывается в родственной общедушевной стихии, но не задается с очевидностью и меняется от поколения к поколению, а то и в продолжение жизни одного поколения. Укрепить этот хрупкий процесс, сделать его необратимым и спорым, быстро включающим в себя всех вновь прибывающих в Общую душу людей, можно разными путями. Но легче всего – выразить духовный образ Отца Общей души в зримых человеческих чертах, воплотить духовное, Отца, в плотское, человеческое, явить дух во плоти и сделать его объектом и сторгической воли, и разного рода творчества.

Общая душа состоит из двух половин: нижней, Этноса, и верхней, Собора. Этнос расположен в природном и интерпсихическом полях жизни и направляется этническим разумом. Собор расположен в филическом и сторгическом полях жизни и направляется соборным разумом. Сторгическая общедушевность конусом обращена к своему центру и вершине. Но это центральное место Общей души существует только точкой, как духовное место, как Центр душевной ответственности и справедливости. Вершина Общей души не занята и, видимо, может быть занята только под конец Истории и в ином течении исторического времени. Общие души в Истории живут без Отца, в сиротстве.

В силу отцовского национального чувства Общая душа стремится к Отцу, желает быть с ним во главе. Вот это ­неудовлетворённое чаяние Общей души об Отце отчасти и ведет к зарождению душевных, вернее, общедушевных оснований власти.

Люди в качестве существ общедушевных желают в настоящем иметь, знать и видеть Отца Общей души. Как так: его место – есть, а его самого – нет? Общедушевные переживания сторгического Отца как общенародного центра ответственности за полноту, достоинство, за солидарное и справедливое проживание национальной души, находя какого-то адресата, тем самым форсируют процессы сторгического оживления нации, во всяком случае в пору ее активного становления. Первыми суверенами наверняка были патриархи племени или народа, его старейшины, имеющие родовой статус Отца.

Нечеткое сторгическое сознание места Отца как центра общедушевной ответственности и справедливости только закладывает основания для модели власти. В самой по себе сторгии, основанной на любви к ближнему, власти нет. Правда, есть еще сторгическое сознание Отца, точнее сказать, места Отца, которое может быть наполнено образами в результате религиозно-художественного (филического) творчества. Сторгическое сознание Отца Общей души, высвеченное в необходимой степени религиозно-сторгическим творчеством, неизбежно вызывает порыв сторгической любви к Отцу, которая тем самым становится основным фактом религиозной жизни народа. Отца Общей души любят той же самой сторгической любовью, которой любят ближнего своего, только неизмеримо сильнее – всем сердцем, всей мощью сторгической воли (верности). Общедушевное религиозное чувство – высшая степень сторгического чувства, может быть новое его качество, но не иная, высшая, агапическая любовь, которая вне рамок Общей души и над нею. Моисеева любовь к Богу – чувство общедушевное, народное, авраамово.

Религиозное общедушевное чувство любви к Богу могло, наверное, стать основанием власти. Но такое основание власти прямо не вытекает из структуры Общей души, хотя как возможность и заложено в ней. Возможность эта, как известно, только единожды реализовалась в древнем мире. Из Библии мы подробно знаем, как это было и как развивалось еврейское общество под воздействием общедушевного религиозного чувства. Кроме одного этого исключительного случая в Истории, все остальные Общие души до христианской эры не ведали, что такое любовь к Богу. А власть, языческую власть, разумеется, имели.

Власть, рожденная из общедушевной религиозной любви, не та языческая власть, душевные основания которой мы ищем. Всегдашняя уловка властителей – возводить свою власть к Божествам – указывает на то, что боги наделялись властью от людей. При наличии, конечно, самих представлений о власти и подвластности в обществе. Общедушевную механику возникновения таких представлений мы, в частности, и попробуем понять и вчерне проследить.

Само по себе смутное сознание места сторгического Отца модель власти в сознании человека заложить не может. Этому "сознанию места" мы обязаны сознанием духовной ответственности Общей души, которое может перейти в сознание суверенности народа, которое в свою очередь способно персонифицироваться в Суверена, как магического покровителя Общей души народа (а то и города, даже деревни).

Как отцовское национальное чувство стыкуется с материнским национальным чувством в единое чувство жизни Общей души, так и сознание сторгического Отца на вершине Общей души стыкуется с магическим сознанием в природно-человеческом фундаменте ее. Вот этот сплав верхнего и нижнего, сторгического (духовного) и магического (природного) сознаний в некоторой мере и закладывает в души сознание власти. Именно агапическое сознание, накрадываясь на духовное сторгическое сознание, составляет одно из главных душевных оснований власти. Мы это ясно видим на тех одновременно магических и священных символов власти, которые С. Франк считал выражением социальной мистики государственности. В силу магического сознания человек некритичен к власти.

Магическое сознание в Общей душе производит со сторгическим сознанием места Отца то же самое действие, которое в ином случае производит с ним религиозно-художественное творчество, – высвечивает его. Но не до любви к Богу, как в последнем случае, а до природной любви, любви-вожделения к Власти. Общедушевная «любовь к власти столь же схожа с религиозным отношением к Богу, как похоть схожа с религиозной любовью. Я не говорю, что этого сходства вовсе нет (смотри Песнь Песней), но оно таково, какое оно есть: духовное благо в исполнении Воли Бога, с одной стороны, и душевно-похотливое удовольствие подвластностью Суверену с другой.

Впрочем, чувство подвластности может широко развиться в человеке только при наличии представлений власти и подвластности. Без них чувство подвластности лишь предпосылка властвования, душевная готовность к нему. В Общей душе непременно должно быть еще и другое основание власти, на которое мы укажем во второй части книги. Но как бы то ни было, рискую утверждать, что сама по себе государственность создается по модели филически воображаемых взаимоотношений между властью и народом.

Требования власти, всем кажется, исходят как бы даже не от людей, а от каких-то особых высших существ, которых называют Начальством, Правительством, Монархом. Модель института власти создана не Богом и не Природой, а филической творческой волей человека – той самой, которой он создает культуру, свой интеллект и цивилизацию.

Власть это не каратель, не вертухай на вышке, вообще не принудитель. Государственная власть – это Начальство. Должность. Чин. Звание. Сан. Посадите кого угодно в начальственное кресло, и он в 99 случаях из 100 начнет меняться на глазах. В нем появится начальственная повадка, которая в данном обществе принята для людей власти. Кажется, что он наполняется изнутри скрытыми водами общественной значительности. Изменился лишь его статус, и он ощущает себя выше тех, в среде которых он на равных много лет жил. Но самое интересное, он сам чувствует себя явно выше себя. Напускное? Нет. Он действительно в чем-то становится выше, исполняется сознанием власти, ее силой и достоинством, ее особым сановным взором, подразумевающим высшее знание, дающее ему внутреннее право указывать и повелевать. Лишите его кресла – и он в самом себе лишится этой начальствующей силы. Опять посадите – вновь обретет ее. Причем, преображения эти в основе своей непроизвольны и глубинны. Вместе с властью в человека поступает заряд активности жизни, он реально заряжается и чувствует приток жизненности в себе, – не поддельно, а подлинно ®оживает душой, обеспечивается дополнительной силой и полнотой жизни.

Вы скажете, он играет социальную роль и оживает от исполнения этой роли? Конечно! Только он входит в эту роль так, как погружается в нее, что оживает не условно и не поддельно. Он занял то место в государственной жизни, откуда можно выбирать на себя заряды дополнительной полноты жизни. Какой же жизни? Той самой, свежими ресурсами которой пользуется талантливо перевоплотившийся в героя актер на сцене. Когда талантливый актер играет владыку, то зрительный зал вместе с партнерами актера ощущает нечто схожее с трепетом перед его взором. И зал и актеры в тот момент вместе живут единой филической (здесь: сценической) жизнью.

Актер отличается от других тем, что обладает способностью по желанию и на время вытягивать на себя воды филической жизни и временно ими жить на сцене, как в подлинной жизни. Начальник, в отличие от него, живет не "как в подлинной", а в подлинной жизни, но "как на сцене". И получает ресурсы филической жизни не для сцены, а для исполнения важной государственной функции в реальностях ®собой сферы филической жизни – жизни государственной. Государственная жизнь потому так и театральна, что она и сценичность – в одном и том же пласте жизни.

Филическое "наваждение государственности" лучше всех чувствовал Лев Толстой. Государственность для него – дурная общественная сценичность, сцена, на которой люди ловко и зло играют власть и подвластность. Проснитесь все, призывал Толстой, взгляните и увидите, что это не подлинность жизни, что это фикция; уберите властвующих, как актеров со сцены, и, поверьте, ничего не изменится!

"Как удивительно, – переводил Толстой Монтескье, – что короли так легко верят тому, что в них все, и что народ так твердо верит в то, что он ничто". Действительно, загадка. Но загадка до тех пор, пока мы не усвоили, что народ и его король состоят в единой филической общедушевности и живут вместе по ее канонам. Король занимает место филического Центра Общей души и по положению (по чину правителя) является тем лицом, которое фокусирует на себя вектора филических воль всех живущих в данной общедушевности людей. По природе филической жизни все они добровольно направляют к нему – и в него – заряды филио-государственной жизни. Правитель принимает их в себя, ими заряжается и от обладания всей полнотой филио-государственной жизни "легко верит", что он – "все".

Король не только филический Центр государственной жизни, он еще основное и самое ценное произведение творческой воли всей государственно-филической общедушевности. В филическом мире государственности король то же самое, что величайшее, заглавное произведение искусства в филическом мире культуры. Работает на короля и идея легитимизма – светящийся в филическом поле луч, идущий со стороны соборного разума.

Образом вождя, созданным творческой энергией филио-государственной жизни всего народа, подданные самопленяются так же, как они пленяются любым другим созданием филического творчества. Разница лишь в том, что государственная жизнь есть самый доступный разряд филической жизни, для включения в которую не требуется ни талант, ни специальные усилия творческой (со-творческой) воли, ни язык культуры, ни обладание понятийным аппаратом для, скажем, восприятия этической идеи. Навыки, позволяющие душе легко включаться в государственную жизнь, подсознательно обретаются магическим сознанием с детства. Жить филио-государственной жизнью охотно помогает магия власти, поражающая воображение театральной силой почестей, роскоши, могущества, всеми магическими своими символами и прочими средствами выразительности власти, усиливающими филическую волю людей до степени, при которой они сами себя могут просто и легко ставить на подзаряд от этого рода филической жизни.

Хочу подчеркнуть, что орудия выразительности власти направлены на усиление именно филической воли государственной жизни людей, а не на их эротическую волю, действующую в интерпсихическом строю государственности. Однако самой по себе энергии филической жизненности и филической воли, как мы знаем, неоткуда взяться, как только из поля сторгической или из поля эротической жизни.

Филическая энергия государственной жизни вырабатывается человеческой душой прежде всего из источника интерпсихической общедушевности. Устрашение (то есть сам по себе образ насилия, внедренный в души), как мы говорили выше, во-первых, превращает естественный эротический страх в темное ОНО, и, во-вторых, форсирует всю наличность жизни эротической общедушевности. Резервуар, из которого черпаются запасы филической жизни государства, в огромной степени обеспечивается устрашением насилия. Часть пополнений эротической энергии непосредственно тратится на нужды интерпсихической жизни, весь же избыток или прибыток ее перегоняется в энергию филической жизни. Устрашение насилием производит в обществе двоякое действие: ужесточает хватку эротического страха и поставляет горючий материал для пылания огня филио-государственной жизни.

Вспомним еще раз Пьера у Толстого и Штрума у Гроссмана. Невидимая таинственная темная сила тотального страха давила на Штрума. "Она заставляла его думать так, как ей хотелось, писать под свою диктовку. Она была в нем самом, она заставляла замирать сердце, она растворяла волю (нравственную волю – И. М.), вмешиваясь в его отношение к жене и дочери (вмешивалась в сторгическую сферу жизни – И. М.), в его прошлое, в мысли о юности". И далее, внимание:

"Он и самого себя стал ощущать скудоумным, скучным, утомляющим окружающих тусклым многословием (то есть узнал себя бездарным, филически безвольным – И. М.). И даже работа его, казалось, потускнела, покрылась каким-то пеплом, пылью, перестала наполнять его светом и радостью".

Ясно: темное ОНО гасит ("пеплом, пылью") горение творческой воли и подавляет волю нравственную, то есть производит глобальное разрушающее воздействие на душу. Пьера и Штрума "жал порядок какой-то". Что такое этот "порядок", которым выражает себя филио-государственная общедушевность? Это не угроза, не опасность, не стихия, не психическое или волевое принуждение, не что-то интерпсихически или природно давящее, а нечто в конкретности неосязаемое, словно наносное, придуманное и между тем обладающее силой "жать" на душу, жать как бы сверху – оттуда, откуда возможно подавление "света человечности" души, ее филической свободы и содержания.

Темное ОНО в значительной мере давление интер-психического строя, на который ссылался С. Франк; но в еще большей части темное ОНО принадлежит Государству, которое мнет под себя и подавляет душу в морально-культурном поле жизни, жмет своей государственной филической силой. Темное ОНО, которое пыталось раздавить души Пьера и Штрума, – сила филио-государственная, и обессилить она пытается филическую волю человека. Она стремится лишить самость человека духовной свободы. Внутренняя филическая свобода – вот объект, на который направлена стрела темного ОНО. И если человек человека посылает властным взглядом на смерть, то это возможно потому, что повелевающий взгляд заставляет идти на смерть не только интерпсихической силой, а всей находящейся в его распоряжении филической силой Общей души, которой интерпсихическая сила ассистирует.

Государство – это общедушевная филио-эротическая Самость, которая грозной силой темного ОНО стремится подавить и подменить индивидуальную филическую свободную волю самости человека. Откуда же у общедушевной филической Самости государства взялась эта самоубийственная (ибо тут общедушевная филическая сила уничтожает такую же, как она, филическую силу жизни отдельного человека) мощь? Не есть ли она порождение незаконного форсирования интерпсихической общедушевности? Само добывание филической энергии жизненности от избытка эротической жизни, достигнутого путем устрашения насилием, порочно. Не тратятся ли тут неприкосновенные, не для филической жизни припасенные аварийные запасы психической и природной жизни Этноса? Трата такая еще оправданна в войске на войне, когда под вопрос ставится выживание народа (как было во времена Пьера Безухова), но беда, когда то же производится с гражданским населением, да еще в мирное время. Запасы жизни Этноса, сколь бы молоды и могучи они ни были, далеко не безграничны и иссякают. Темное ОНО – во всех случаях – ведет к самоистеканию жизни нации, разрушает ее Общую душу, подрывает фундамент, держащий ее, и дом, в котором Общая душа живет.

Как и всякая другая область филического поля жизни, государственная жизнь существует благодаря самопожертвованию людей, отдающих от себя в нее частицы жизни. Филической Самости Государства для его собственного проживания требуется пища – жертвы и жертвы. Без них у нее нет жизненных ресурсов. Чем в обществе больше самопожертвований, тем полнокровнее филио-государственная жизнь Общей души. И – наоборот. Люди, черта которых "жертва всем", обычно складываются в сильное и жесткое Государство. В демократических обществах Государство ослаблено потому, что люди в нем ставят во главу угла свободу жизнедеятельности самостей и, следовательно, не настроены на слепое самопожертвование. Если представить себе общество, состоящее из одухотворенных людей, перенесших ударение своей жизни из самости, отрекающихся от нее, то в таком обществе, где самопожертвование заменено самоотречением, Государству – прав Толстой – не на чем существовать.

Государство сильно самопожертвованием самостей. Оно само есть общедушевная филио-эротическая Самость, которая время от времени подвигает общество на "великие" государственные дела, в том числе и на войны, во времена которых самопожертвование становится законной нормой существования. В известном смысле Государство "живет" войной. Однако для достижения целей войны, для победы обществу приходится использовать порочную силу темного ОНО. Государственная жизнь, как в военное, так часто и в мирное время, заключена между жизненной необходимостью в самопожертвованиях и самоистеканием в темное ОНО.

Как эротическое самоотрицание и сторгическое самоотречение переводятся в филическое самопожертвование, так и служение, покорность, покорство (явления эротического строя жизни) и сторгическая верность переводятся в филическую подчиненность (чин и приказ – явления филической государственности). При этом душа самоподключается к чину как к некоторому центру филио-государственной жизни. Подданные исполняют свою филио-государственную роль тем, что они самопленяются образом начальства и тем обретают сознание подчиненности, благодаря которому самость человека прочно подключается к филической жизни государства, как бы переносит на филическую Самость государства ударение жизни своей самости – явление внешне схожее с самоотречением, с отречением от самости ради духовного Я. Душа, признающая Самость государства в качестве высшей духовной инстанции, путает духовную жизнь с филио-государственной жизнью и верит, что король – это "все". Хочу подчеркнуть, что как подключение своей самости к Самости государства, так и демократическая установка на свободу жизнедеятельности самости – явление одного и того же (филического) порядка, в духовном отношении одно другого не выше и не ниже.

Образ начальника ("Правительства") включает ток государственной жизни в человеке подобно тому, как иные стереотипы и образы зажигают в нем культурную или этическую жизнь. Еще и поэтому "государственная жизнь" принимается, как и жизнь культуры, за высшую духовную жизнь, которую в представлении подчиненных ведут начальники. Подключение себя к государственной жизни, как это и ни странно звучит, благо того же рода, что и подключение себя к культурной жизни.

И Государство требует от людей жертв, и люди сами, живя государственной жизнью, приносят Государству жертвы. В самом по себе чувстве подчиненности есть желание филического самопожертвования. Но в том же чувстве – почва для темного ОНО. Чувство подчиненности, как чувство государственной филической жизни, всегда на перекрестке самопожертвования и темного ОНО. Ненасилие, которому учил Толстой, перекрывает приток энергии, необходимый для темного ОНО и одновременно усиливает сторгическое чувство ближнего своего. Для Льва Николаевича это было ценно особенно.

Государственная жизнь, будучи областью филической общедушевности, создана самим человеком, его "светом человечности", в который включен свет соборной разумности. Самость государства живет так же, как любая самость, то есть более или менее тратит или накапливает энергетические заряды своей жизни. Брать их из интерпсихического слоя жизни опасно из-за темного ОНО. Есть и другой источник государственной жизни – сторгическая общедушевность. Из капли сторгического оживления, как выше сказано, получаются потоки филического оживления. Сторгиа, переводясь в филиа, гипертрофируется и кричит о себе. В сторгическом питании филической государственной жизни тоже есть плюсы и минусы.

Чувства подначальности, подчиненности суть чувства филио-государственной жизни. Они имеют два источника: эротический и сторгический. В реалиях общественного бытия они смешаны с интерпсихической покорностью и сторгической верностью. Без сторгической воли государственная жизнь вырождается – сколь ни форсируй эротическую энергию общественной жизни.

При переводе воли сторгической жизни в филический пласт общедушевной жизни она становится творческой волей государственной жизни. Воля эта, как всякая творческая воля, обладает своей спецификой, окрашена в тона своей Общей души, имеет свое особенное воображение, по-своему создает (или заимствует) разнообразнейшие институты государственной жизни, комбинирует их или их преобразует. Творческий подъем реформаторов государственной жизни по душевной сути не отличается от творчества художников и философов. Есть художество государственной жизни, и куда как иногда причудливое. Можно понять тех историков, которые, осмысливая пути стран и народов, склонны смотреть на свой предмет как на художественное произведение исторической жизни. Культурное творчество столь близко к творчеству государственному, что филическое воображение некоторых философов вообще не различает, где их творческое умозрение, а где действительная общественная жизнь. Художество общественного утопизма тому пример. А "формации", которые выдаются за объективную реальность и в качестве таковой изучаются? А "классы" (да еще с "надстройками"), сей неспелый плод воспаленного филического воображения, породившего новые – чисто филические! – государственные Самости, псевдосуверенные чудовища филио-государственной жизни, которые люди серьезно приняли за доподлинно существующие и укрепляли...

В филио-государственном чувстве подчиненности есть две стороны, соответствующие двум его источникам. Одна, нетворческая сторона, проистекает от интерпсихических явлений; другая, творческая сторона, – от сторгической общедушевности. Не надо ни презирать, ни умиляться на сценический энтузиазм и идеалистическое горение подданства в общественном человеке или на его восторг холопства. Все это – наглядные проявления преданности, филио-государственной творческой воли рядового члена общества, взятой от сторгической воли-верности. Преданность – вторичная верность, гипертрофированная, как и все то в филической жизни, что взято из пласта жизни сторгической. Творческая воля преданности подвигает человека на общественное самопожертвование. Она есть высшее общедушевное свойство самости и лучшее ее переживание.

Все то, что попадает в филическое поле, взвинчивается и обретает непропорциональную огромность. Как капля сторгического оживления порождает потоки филического оживления, так и тихое предчувствие сторгического Отца в Центре справедливости и ответственности Общей души превращается в неправдоподобное величие Центров филической жизни. Мы спрашивали себя: почему таинство национальной жизни, ее высший Центр помещается именно в филической общедушевности? Да потому, отвечаем мы теперь, что подлинное место Центра Общей души в сторгическом поле жизни не занято, стоит пустым и перенесено Общей душою в филический Центр, где оно отдается королям, историческим деятелям разной руки и даже поэтам. Дошло до того, что люди устроили себе Божественно-филический Центр жизни и используют его по преимуществу для удовлетворения своих мнимодушевных потребностей.

В Центр филической жизни – предмет восхищения, умиления и славы – стекаются все струи этого рода жизни. Личность, занявшая филический Центр, тем самым сообщает свой адрес, на который каждому следует посылать из себя филический заряд. Все – в него. Король знает, что он "все", народ знает, что он "ничто". В силу чего? Отчасти в силу того, что король восседает там, куда Общей душой перенесено пустующее место сторгического Отца.

Власть существует и потому, что место Отца Общей души свободно и ждет Восседающего. Сторгическая верность Отцу переводится в филическую преданность, в мнимую верность, обращенную к верховной власти. Толстой прав: власть – "ложная вера", как говорил он. Но все же – "вера", потому что "власть" включает в себя не только суррогат истины соборного разума, не только государственные верования, филически подменяющие Веру.

Ложной верой власть предъявляет себя человеку в качестве подлинного Отца Общей души. Без такого "отцовского" статуса никакая общедушевная власть недействительна. Верховная власть духовно обеспечена верой людей в то, что она занимает место Центра справедливости и общедушевной ответственности за все происходящее. Власть либо, как говорил Толстой, "поставляет оправдания" темным устремлениям людей, либо сознает ответственность за всех и проявляет себя в соответствии с этим своим качеством.

Надо, правда, учитывать, что, в отличие от сторгических центров, на филические центры в действительности никакой душевной ответственности не возлагается. Все идет в них. Центр филической жизни, в том числе и филической общедушевности, хотя и не безответственен, но и не ответственен. Но он может быть (или стать) ответственным. Что бывает в двух случаях,

Невозможно представить, чтобы общедушевное чувство чести (о нем мы еще скажем) длительное время направляло переживания преданности на объект бесчестия. Граф Николай Ростов у Толстого по чести повинуется Аракчееву, презирая его. Но присягал он не Аракчееву, а Царю Александру Павловичу. Александр 1, будучи объектом общедушевной чести, не мог не быть благородным властителем. Дело только в степени его личного благородства. Чувство чести подданных заставляет монарха быть ответственным по благородству.

Как есть филио-государственное чувство подчиненности, так есть и филио-государственное чувство властвования. Как и первое чувство, оно имеет две стороны: от эротического господствования – сторона нетворческая и безответственная, и от сторгического чаяния Отца Общей души – сторона в высшей степени творческая и ответственная. Ответственность по благородству возможна только на духовных основаниях – если чувство властвования носителя высшей власти восходит к сознанию Отца (и еще к другому Общедушевному Лицу, о котором речь пойдет во второй части). Историческое благородство власти не может не идти в ущерб амбициям и удобствам власти, но не считается с этим. Историческое благородство власти похоже на чудо. Не каждая нация имеет в своей Истории примеры его.

Вторая возможность власти стать ответственной заключается в способности общества поставить носителя (носителей) высшей власти под диктат Закона и тщательно следить на ними. Такова ответственность по Закону, на основании которой решается вопрос власти в демократических обществах. Но надо отдавать себе полный отчет в том, что тут нет Власти в собственном ее смысле, что место Центра ответственности, место Власти тут занимает главный Страж и ˆисполнитель Закона, более или менее свободный в своих действиях. Главный Страж и Исполнитель не имеет отношения к Отцу Общей души и, в лучшем случае, является органом общедушевного разума, в худшем же обслуживает постоянно меняющееся настроение (а не сознание) общества.

В филио-государственной жизни общедушевный разум более всего являет себя в художествах юриспруденции. Правовая область государственной жизни наиболее близка к мнимодушевности. Каждый, кто хоть раз сталкивался с судопроизводством, знает, что событие, происшедшее в реальности, не совпадает с событием, изучаемым в суде, где происшедшее в подлинной жизни предстает только как условное действие в сфере законов, статей, указов, прецедентов, улик и доказательств. Закон тут подозрительно нарочито отчужден от власти и в таком виде окончательно омнимодушевлен. Есть, надо полагать, общества, в которых право до таких крайностей не доходит, но суть явления остается.

Сами по себе демократии основаны на возможности перевода "света разумности", общедушевного разума в филио-государственную жизнь. Демократическое общество основано не на Разуме, а на филио-государственной трансформации разума, возводимой в ранг суверенности и потому склонной к самоцентричности и самодвижению. Человек в демократических обществах так свободно критичен к власти потому, что это не "власть", а исполнители Закона, которые по природе своей должны быть обсуждаемы тем самым разумом, который создает законодательство. А это всегда разум филически трансформированный, иногда даже до степени мнимодушевности.

Государственная жизнь сама располагает ум и воображение к художественному теоретизированию. Что пагубно во многих отношениях, и прежде всего потому, что, становясь воплощением какой-либо идеи, пусть даже самой возвышенной моральной идеи, филио-государственная жизнь неизбежно отрывается от источника соборного разума, в котором возникла эта идея, и вырождается. Филио-государственная жизнь, я думаю, должна быть построена не на идее или каком-либо представлении, а на подлинно существующей Общей душе. Все инстанции Общей души так или иначе переводятся в область филио-государственной жизни. Так что то устройство государственности правильно, цельно и естественно, которое в своих структурах восходит к структуре Общей души, – конечно, с учетом ее своеобразия и степени ее развития в историческом времени.

Задача, которую, начав писать, я поставил перед собой, одной статьей и даже одной жизнью неисполнима.

Можно попытаться посмотреть на жизнь человека и общества свежим взглядом, с новой точки зрения – и таких личностных точек зрения множество, но все они смотрят в мир одними и теми же, прежними глазами, – и можно попытаться посмотреть на мир, жизнь и человека новыми глазами, ®брести новый взгляд. Но мало обрести самому и самому взглянуть новыми глазами; в задачу, о которой я говорю, входит еще и передать другим умение видеть ими. Логично было бы сначала самому вполне освоить приемы нового вИдения, а потом уже постараться сообщить их людям. Однако логика хода жизни другая, и откладывать нельзя. Придется, путаясь и постоянно прозревая, учиться видеть самому и тотчас предъявлять увиденное другим. Все, что я вижу и показываю, – это вИдение, результат многих усилий вдумчивого вглядывания.

Общая душа обладает общедушевным разумом и распадается на две половины – верхнюю, Собор, и нижнюю, Этнос. Этнос объединен этническим общедушевным разумом, дающим свой закон природной интерпсихической (этнической) жизни. Собор объединен соборным общедушевным разумом, назначающим направление руслу филической и сторгической жизни. Этнический и соборный разум неразлучны. Так что две половины Общей души, Этнос и Собор, прежде всего, связаны между собой единством общедушевного разума.

Этнос – всегда нечто уже состоявшееся, уже укоренившееся в существовании как цельность. Практически это так на любых стадиях зарождения и развития Общей души. Если есть Общая душа, то в ней непременно есть целостность Этноса. Общая душа уже существует, когда образована нижняя половина ее, Этнос. В отличие от Этноса Собор всегда есть нечто несостоявшееся, только находящееся в становлении, образующееся. Это так при зарождении Общей души и в ее зрелости. Собор – и его соборный разум, и его филическая жизнь, и его сторгическая общедушевность – это то, что призвано к росту, к саморазвитию, к духовному движению, в чем нет завершенности, нет окончательной целостности, что всегда мучается родами перехода из одного качественного состояния в другое, не обязательно высшее, но обязательно новое и продуктивное для дальнейшего становления.

Важно отметить, что сообщение разных Общих душ между собою возможно только через общедушевности Собора. Сторгически вступать в общение нынешние Общее души не в силах. Но весьма свободно сообщаются по морально-культурному слою, в филической жизни, испытывая культурные, этические или филио-государственные влияния. Сообщаются Общие души хотя и не так легко, через соборный разум, который может быть один на несколько Этносов, во всех других отношениях вполне самобытных. Факт соборного или филического взаимовлияния еще не указывает на сродственность Общих душ. Родство и чуждость Общих душ определяется по близости их национальных чувств, либо материнских, либо отцовских.

Эротически, природно и в этническом разуме, то есть в Этносе, границы Общей души закрыты. Скорлупы Общих душ не взаимодействуют друг с другом. Так что близость по материнскому национальному чувству только свидетельствует об их общем этническом источнике. Близость же по отцовскому национальному чувству – это общность исторической судьбы, взаимоответственность Общих душ и их неодинокость среди народов мира. Уникальность, а, значит, и чуждость отцовского национального чувства оставляет народ в одиночестве, даже в изоляции.

Святая святых Собора – его сторгический Центр, таинственное "пустое место" Отца Общей души, к которому направлены усилия общедушевной сторгической воли-верности. Сходство в переживаниях сторгической воли и отцовского национального чувства указывает на глубинное, духовное сродство Общих душ, предполагает естественного партнера в драме исторической жизни.

Этнос хранит Собор. Собор хранит место Отца. Этнос работает свою работу. Собор исполняет свою. И сторгический Центр не только ждет своего часа, когда прорастет росток семени, а тоже трудится. Сторгический Центр подспудно оказывает влияние на всю жизнь Общей души. Но не он сочленяет Собор и Этнос в единое Общей души; это делает другая инстанция, о которой мы подробно поговорим во второй части.

В сторгическом пласте общедушевной жизни человек несет идеальный образ Отца, и это обстоятельство существенно сказывается на всей его общественной жизни. Сторгическая тоска по Отцу Общей души оборачивается настоятельной нуждой души в начальстве. Перенесенный в филический пласт общедушевной жизни образ сторгического Отца превращается в воображаемое высшее существо филио-государственной жизни – в Чин. Таковы нормальные процессы в Общей душе.

Иерархическое ступенчато-пирамидальное строение государственности внутренне обусловлено конусной структурой сторгической общедушевности, искаженно копируемой на свой лад филио-эротическими построениями государственности. Правитель руководит Общей душой вместо Отца, но власть его – не "от Бога", не делегирована свыше. Не говоря уже о том, что в реальности власть часто удерживается самовольной эротической силой (но редко ею обретается!). По филической своей природе власть неответственна, хотя и в состоянии сама возлагать на себя ответственность. В этом Общей душе дана свобода, которая необходима, наверное, для того, чтобы место Отца Общей души навечно не осталось пустым...

Если Отца Общей души в соответствии с религиозно-сторгическим чувством почитать Богом, то только глубоко ответственная власть – от Бога. Недаром властелин обретает желаемый им сверхчеловеческий статус, как только он удачно сыграл роль Центра душевной ответственности, роль Отца, сумел представить себя людям в ожидаемом ими сторгическом образе. У каждой Общей души есть свой идеальный образ Отца, во многом определяющий специфику Общей души. Стоит только властелину угадать эту специфику, искусно сработать на нее, и "народная любовь" ему обеспечена. Тут тайна успеха тиранов, любимых своими народами.

Общая душа жаждет иметь Отца и потому крайне доверчива. Но обретая фиктивного Отца, она, по крайней мере первое время ... счастлива. Как это ни ужасно, но надо признать, что при Сталине и при Гитлере Общие души были счастливы. Что объяснимо, если вспомнить, что усиление сторгического складывания происходит "через" Отца. "Отец народа", даже самый обманный, интердушевно сплачивает общество, производит эффект сторгического оживления, вызывающий в нации общедушевное переживание сторгической счастливости.^*) Сталин и Гитлер одно время были признанными источниками общедушевного счастья своих народов, несмотря на то, что они-то и несли им горе, страдания и гибель.

Власть ("власть в душе", душевные основания власти) отчасти обеспечена отцовским национальным чувством, через которое укрепляются и усиливаются общедушевные связи. Государство берет эту функцию "власти в душе", использует ее, попутно ее извращая и портя. Правильнее говорить не о зле власти в душе, а о зле порчи ее в обществе.

Общая душа – одна из двух сторон души нашей, одна из частей ее. Общедушевная жизнь многими "входами" сочленена с личностно-душевной жизнью и способна возвышать ее или портить.

Общедушевная порча прежде всего состоит в том, что через инструмент "власти" общество подавляет душу отдельного человека, лишает его силы свободного сознания и тем духовно принижает его. Надо ли говорить, как это опасно и какими чревато бедами? Однако следует помнить и то, что человек склонен подчинять сам себя власти не как бы и не обманно, а подлинно и добровольно, по истинной душевной потребности включения себя в состав сторгической общедушевности. Власть, с одной стороны, духовно принуждает душу снаружи, а с другой – внутренне нужна ей. Есть и то, и другое. Тут – баланс добровольности и принудительности. В балансе этом вся проблема, которую приходится практически разрешать, по-своему разрешать в течение всей исторической жизни каждой Общей душе.

В государственной жизни существуют два начала ее организации и управления: начало Власти, идущее отчасти от сторгического Центра, и начало Закона, идущее от общедушевного разума. Соотношение воздействий этих начал на Общую душу определяет государственное самосознание, которое у каждой нации в данный исторический момент свое. Сознание государственности соответственно ее началам разделяется на два типа. Одно сознание более обращено к Власти, другое сознание более обращено к Закону. Первое подвигает к диктатуре, второе – к демократии. Какое из них одолевает, зависит и от особенностей Этноса, и от общего состояния Собора, и от религиозно-сторгического переживания образа Отца, и, более всего, от фазы развития общества, и от того, какое из двух начал филио-государственной жизни имеет больший вес в Общей душе.

Без Собора, без верхней половины Общей души в исторической жизни не жил никакой народ. Но после распространения по всему свету Синайского Откровения роль и значение соборного разума выросли настолько, что Общие души стали сознавать себя Собором более, чем Этносом. В огромной степени этому способствовала мессианская вера. Христос и Магомет в религиозно-сторгическом чувстве людей заняли место Отца Общей души, придали четкость направления сторгических воль, интердушевно солидаризировали общество и тем сторгически осчастливили Общие души.

Один и тот же Собор не может держать под собой чрезмерное число Этносов. И Общие души вскоре разделились по роду соборной общедушевности на шиитов и суннитов, православных, католиков и то есть Каждый Собор, утверждая себя, утверждает свою особую Истину и Веру и свое особенное переживание Отца Общей души.

В соборном разуме и в Отце Общая душа все более и более осознает самое себя и все более и более переносит ударение чувства жизни Общей души на отцовское национальное чувство. Именно в нем стали теперь решаться судьбы развития Общей души. Тип сознания государственности начал определяться относительной силой влияния на отцовское национальное чувство религиозного переживания Отца, со стороны общедушевных полей жизни, или соборного разума, со стороны общедушевного разума. Большее влияние с первой стороны предопределяет монархическое сознание и чувство государственной жизни. Большее влияние с другой стороны все усиливает и усиливает законнические тенденции сознания, постепенно оттесняя государственное сознание монархического типа. Но при этом не отменяя, а может быть, даже не погашая чувство-сознание Отца Общей души, без которого она томится и, бывает, страдает.

В нынешних западных демократиях Закон подавил Власть, низведя ее до уровня исполнителя Закона. Не исключено, что Общие души западной цивилизации не перестают тосковать о воочию явленном властном общественном Центре ответственности и справедливости. Без отчетливого центра Власти, замещающего Центр Отца, никакая Общая душа не может чувствовать себя полноценно и счастливо. Утешая себя, общество или оставляет лишенного власти монарха, или вяло комуфлирует его образ под образ Президента, Председателя и т. д. Существующие западные общества сохраняют свою государственную структуру и в силу "демократических традиций" (то есть прикладных филических факторов), и из-за достаточно высокой сторгичности этих обществ и их социальной потребительской благоустроенности. Не дай Бог, грянет гром исторической беды, расслабит сторгическую солидарность общества и расстроит экономику. Что тогда? Нужда в отцовской Власти может пересилить все остальные опасения, из-за которых общества пошли на демократию.

Общая душа не может перестать тосковать об Отце и, значит, Власти. Она тоскует, но боится, имеет огромный отрицательный опыт, не раз обжигалась безответственными диктатурами и потому постаралась так искусственно устроить свою государственность, чтобы избежать эксплуатации ее здорового отцовского национального чувства. Тут самоотказ, общедушевное самоограничение, отрицательное действие, а не положительное решение важной – не только в гражданском отношении – проблемы Власти.

Общая душа – самобытно живущая в историческом времени душевная целостность, единое духовное существо, но существо сложное и составное, которое, как конструкцию, можно собрать и разобрать. Пока мы разбираем Общую душу, так сказать, по горизонтали и видим, что она обитает сразу в четырех полях жизни:

интердушевном, сторгическом поле духовной близости

филическом, морально-культурном

интерпсихическом, эротическом

интерплотском, природном.

Все живое живет в ритмах, или пульсирует. Приливы и отливы, восхождения и нисхождения, пробуждения и забытье. Есть свои ритмы и в жизни Общей души. На отливах происходит некоторое охлаждение Общей души, лишение подвижности, жизненной энергии. На приливе Общая душа духовно разгоняется, расправляется, возносится. Приливно-отливное состояние духа в каждом из нас призвано обеспечивать наибольшую жизнеспособность отдельной души, ее обновление и самоочищение. Так в лично-душевной жизни раз за разом выковывается ее духовная сила. Вполне может быть, что и вся Общая душа, как целое, пульсирует в историческом времени. Сначала обозначим пульсации общедушевных полей жизни по отдельности.

Чем духовно полнее жизнь, то есть чем выше уровень общедушевного поля, тем свободнее явления, происходящие в нем. Волны интерплотского общедушевного поля скорее всего следуют одна за другой с природной необходимостью. Тут наверняка есть циклы и, возможно, с определенной длительностью периода. Естественно предположить, что кривая такого цикла плавна, непрерывна и уравновешенна во времени на приливе и на отливе.

Различить интерплотский цикл жизни сам по себе трудно, так как в составе Общей души интерплотское прочно свито с интерпсихическим и с ним неразрывно. Дыхание эротической общедушевной жизни, пульсация "варварской" животной силы в Общей душе накладываются на спокойный ход волн интерплотской жизни и составляет рисунок этнической жизни.

Интерпсихическая общедушевность живет не столько волнами, сколько валами, медленно нагнетаясь и быстро разряжаясь, каждый раз по-разному, с разной скоростью нарастания вала и его обвала. Эротическая общедушевность дышит всхлипами, с перебоями, постепенно накапливая заряд психической энергии и пробойно разряжаясь. Важно когда, где и как она заряжается и в каких исторических условиях разряжается. В результате получается весьма причудливая картина совместной жизни нижних полей Общей души.

Сквозь столь причудливое течение природно-интерпсихической жизни Этноса и общедушевный разум светит, то возгораясь, то погружаясь во тьму. Все движения жизни в Этносе оставляют метку памяти в этническом разуме, хранятся в нем и через него влияют на дальнейшие движения Общей души. Этнический разум высвечивает этнические общедушевности в зависимости от предшествующего опыта, накопленного всем Этносом в историческом проживании.

Таким образом, дыхание всего Этноса неровно. На отливах Этнос хуже ограждает Собор, менее защищает его, оставляет его неприкрытым. На приливах скорлупа Этноса крепчает, и вся Общая душа обретает новую (с каждым приливом – новую) жизнестойкость.

Умозрительно говоря, Этнос дышит сам – так, как ему самому нужно дышать. В реальной же исторической жизни его дыхание более или менее деформируется, перебивается, глушится или, напротив, учащается. Путь Общей души зависим от этих деформаций приливно-отливного процесса в Этносе.

Собор в Общей души всегда находится в состоянии становления. Этим можно объяснить то, что у общедушевностей Собора нет выраженных ритмов жизни.

Общедушевная филическая жизнь, являясь сферой подлинной жизни, все же вторична, образуется творческими усилиями человека из запасов эротической и сторгической жизни и связана с процессами в них. Но в то же время проявления филической жизни в духовном отношении куда более свободны, чем проявления жизни эротической, и потому точно не следуют за ее приливами и отливами. Филическая общедушевность вулканирует в Общей душе извержениями "культуры", всплесками активности филической жизни, более или менее длительными импульсами "цивилизаций". Всплески и извержения эти следуют то один за другим, то их нет вовсе. Что каждый раз имеет свои особые основания, зависимые от множества разнообразных обстоятельств проживания Общей души, но в итоге коренящихся все же в самом по себе филическом поле жизни, во внутренних его процессах.

Человек сам наполняет морально-культурное поле жизни. Жизнь в филической общедушевности, ее масса, масса филической жизни ­накапливается в каждой Общей душе. Любой филический всплеск добавляет что-то к этой массе, увеличивает ее. Чем больше наполняется сосуд филического поля жизни, тем более автономно он живет. Достаточно развитая культура зависима прежде всего от самой себя. Не будем пока что судить, хорошо это или плохо.

В работу филической общедушевности входит особая задача, особая забота, незнакомая другим общедушевностям. Сторгической и эротической жизнью Общая душа живет то более, то менее активно, больше или меньше питаясь из таких источников жизни, которые сами по себе не иссякают. Жизнь же в филическом поле человеку и его Общей душе надо не только накопить, но и сохранить. Конечно, извержения филической активности оставляют после себя следы, но сама по себе масса филической жизни, без постоянной заботы о сохранности ее, тает, исчезает, как бы испаряется. Раз исчезнувшую массу филической жизни возможно реконструировать по ее следам, но не возродить, не вернуть обратно в жизнь. Одним и тем же запасом филической жизни нельзя жить дважды.

Всю накопленную массу филической жизни никогда нельзя сохранить полностью. Накопление филической жизни и таяние ее – нормальный процесс, процесс свободных пульсаций филической жизни. Свободных – и потому, что они зависимы от самостоятельных усилий Общей души, и потому, что они ни от чего не зависят, кроме как от автономного течения жизни в филическом слое. Надо особо отметить бесплодность попыток возрождения исчезнувшей массы общедушевной филической жизни. Не возрождать ее надо, а накапливать заново – и стараться лучше хранить.

Жизнь в верхнем общедушевном поле, в сторгической общедушевности глубинна, таинственна, течение ее непредсказуемо. В нынешнем состоянии всех Общих душ она еще менее ставшая, чем жизнь филическая. Накопление филической жизни (как мы увидим во второй части книги) в некотором смысле предворяет становление сторгической жизни. Говорить о пульсациях сторгической жизни рано. Они, возможно, станут заметны тогда, когда на сторгической жизни будет выставлено ударение самосознания Общей души, когда в достаточной мере высветится место общедушевного Центра, то есть тогда, когда строительство Собора в Общей душе будет близко к завершению. В идеале Общая душа должна сама, своими целенаправленными усилиями духа осуществить подъем вод сторгической жизни в себе. Иначе в полной мере она не состоится и рано или поздно должна погибнуть.

В исторической реальности наблюдаются неожиданные провалы сторгической общедушевности, как бы перекрывается источник сторгической жизни. Провалы сторгичности совершенно иррациональны. Вдруг Общая душа на какой-то срок оскудевает любовью. Отчего? Можно думать о невидимом глубинном общедушевном ходе времени, о необходимости для Общей души испытаний Истории, об одолении или неодолении их ею, но назвать конкретную причину сторгического провала все же нельзя. А между тем, от него часто зависит реализация судьбы, да и сама судьба внутреннего развития Общей души и само ее существование в Истории.

В полноценности и ходе сторгической жизни решается жизнь всего живого существа Общей души. От вод сторгической общедушевности питается жизнь в морально-культурном поле жизни; при оскудевании сторгии филическая жизненность извращается, мельчает, пошлеет и глохнет. Есть, я думаю, и зависимость интерпсихической жизни от полноценности и ударности интердушевной жизни в Общей душе, от ее течения и силы. Валы эротической общедушевности отчасти ориентированы на ход и настрой сторгической общедушевности. Возможно, что и продолжительность исторической жизни Этноса (или цикла его отдельной волны) обуславливается в значительной мере сторгически.

Не сторгия ли регулирует быстроту смены поколений в составе Общей души? Тут можно усмотреть своего рода общедушевные пульсации, обусловленные сторгическими причинами. Чем глубже сторгический провал, тем скорее сыны сменяют отцов и младшие братья старших братьев; и тем слабее их преемственность. Не мудрено, что во времена провала сторгичности происходят общественные потрясения. Общедушевные движения, происходящие по причине оскудевания любовности в Общей душе, есть, видимо, важный источник и зла исторической жизни и отдельного народа и межнационального бытия.

Общая душа – живое существо, которое, бывает, болеет, потом выздоравливает или погибает. Болезнь эта – не отлив в том или ином общедушевном поле, хотя отлив может усугубить болезнь, а болезнь – отлив. Общедушевные болезни и их лечение – огромная, не тронутая знанием область жизни.

Общедушевные болезни отчасти вызываются, так сказать, "внешними" причинами. Скажем, почему-либо – от прилива ли в Этносе, или просто улучшилось медицинское обслуживание населения – произошел демографический взрыв, и вскоре все общество оказалось под влиянием юношеского самосознания, заболело максималистическо-легкомысленной болезнью, возбудилось и заколебалось. Но по большей части причины общедушевных болезней духовного свойства. Такие болезни не лечатся уколами искусственных утишений (или возбуждений) или таблетками экономических преобразований. Чтобы знать, как вылечить Общую душу от "внутренних" ее болезней, надо, по крайней мере, знать ее структуру и уметь ее изучать.

Структуру Общей души полезно изучать по горизонтали: Собор, Этнос, отдельные общедушевности. Каждая общедушевность в конкретной Общей душе имеет свой характер и стиль жизни. Начиная с природной общедушевности. Известно влияние на народные души русских просторов или кавказских гор. Несомненно, что жизнь Этноса в значительной степени зависима от его природного фона. Специфику общедушевностей следует изучать на примерах.

Я не ездил по миру, живу неподвижно, знаю народы понаслышке, из литературы и анализа других людей. Буду судить только о русских общедушевностях и отсюда брать примеры.

Считается, что русский народ более других народов почитает силу и крепость власти в обществе, ценит тот "порядок", который мял душу Пьера. Наверняка, в мире было и есть немало народов, которые не менее русского почитают и ценят это. Но в русской интерпсихической жизни, действительно есть черта, которая придает ее отношению к власти особенное звучание. Русский человек любит и уважает мощь, огромность самой по себе силы, все то, в чем можно почувствовать богатырство, (или псевдобогатырство): и физическую мощь, могучую мышцу, и подвиг воли (особенно, аскетизма и терпения страданий), и психическую силу лидера, подавляющего волю более слабых, и могущество государственное, всякую громадность, огромность и размах, море разливанное, широту и громогласие, само богатырское "могу!" во всех сферах и формах. Зычный начальник вызывает не филическое, а интерпсихическое почтение – не потому, что он есть власть, а потому, что он "силища огромная": захочет и кого угодно свернет в бараний рог.

Черту эту легко опоэтизировать и превознести, но надо сознавать, что это чисто эротическая (и к тому же отроческая) черта. Конечно, где эротическая сила, там и насилие, где психически уважают сильного и властного человека, там уважают и сильную власть. Русский человек, наверное, идеальный подчиненный, подчиняющийся, но редко когда подвластный, любящий власть филически, как таковую, и с пылом ей повинующийся. "Русский народ всегда иначе относился к власти, чем европейские народы,- писал Толстой. – Русский народ никогда не боролся с властью и, главное, никогда не участвовал в ней, не развращался участием в ней... Этим же отношением к власти объясняется та покорность русских людей самым жестоким, безумным, часто даже не русским самодержцам".

Эта легкость признания "не русских самодержцев" определенно настораживает наблюдателя. Тут явно сказывается особость русской филической, и в том числе филио-государственной общедушевности. В русской филио-государственной жизни мало воображения, слабо художество государственной жизни, русская государственная жизнь в значительной мере подражательна, взята напрокат от татар, немцев, теперь вот от американцев, а завтра, быть может, от персов. Толстой точно подметил это ­нежелание Руси активно жить своей творческой государственной жизнью. Отсюда нетворческий, голо бюрократический, малоподвижный и крайне централизованный стиль всей российской иерархической государственности.

В чем тут дело? Я думаю, причина этого нежелания кроется в особых склонностях русской Общей души, влияющих на ее ход в Истории. Кто только не говорил о прямо-таки фатальных бедах чуть ли не всех российских художников и мыслителей, кто только не пытался осмыслить их общую драму, их судьбу на Руси. Надо, наконец, признать: Русь вообще не склонна жить филической жизнью, не придает особого значения своему существованию в филической общедушевности. У русской Общей души слаба потребность выявлять и выставлять себя филически. Русь не желает вовсю работать самой по себе филической жизненностью, которая в ней как бы приглушена и утишена. Неизощренность, неутонченность, бесхитростность, прямота, культурная грубость и неумность (а то и дурость) русской обиходной жизни очевидна. Это не говорит о потенциальных или актуальных творческих возможностях русской филической общедушевности или о неприятии творцов на Руси. Запрета на «личную творческую деятельность от Общей души на Руси, конечно, нет. Филические Центры почитаются как своего рода "силища". Но с этого рода общедушевной жизни у русской Общей души снято ударение. Филическая общедушевность Руси, как бы замечательна она ни была, безударна. Русская Общая душа равнодушна к ней и в ней пассивна. Разумеется, это не мешает культурному слою русского общества цвести и развиваться, как ему угодно. Тут ему дана свобода, но свобода эта – от своего рода равнодушия.

Русский народ – хотя бы в том его состоянии, в котором его застали Толстой и Достоевский, – особенно привлекателен своей лучащейся сторгичностью, которую он вроде бы сам не примечает, не выставляет и как бы не ценит в себе. Но она проявляется (или проявлялась?) во всем. И в жалости к преступникам, в сострадании к ним как к падшим, отверженным и гонимым ближним. Отношение к ним, как и отношение к нищим, убогим, несчастным, несомненно продиктовано сторгической совестью народа. То же самое можно сказать и о так называемых социальных "уравнительных тенденциях" общинного типа в русском народе, которые порождены соборным сознанием справедливости и, следовательно, сторгически неустранимы. С этим нельзя не считаться. Прав был когда-то и Столыпин, разрушавший общины ради экономического и государственного процветания страны, но прав был и Лев Толстой, гневавшийся на него за это по соображениям общедушевного здоровья нации.

Русскому человеку без сторгической жизни, не испытывая чувство ближнего, жить просто трудно. Он, бывает, и пьет, чтобы раскрепоститься на секунду и ощутить сторгическую близость к собутыльнику. Поэтому непьющий человек для него – дурной человек, у которого даже нет потребности через алкогольное расслабление самости ощутить чувство сторгического братания. Конечно, на Руси есть всякого рода пьянство, но есть и это обаятельное пьянство, которого ни в каком другом народе нет.

Русская простонародная сторгичность чрезвычайно трогательна, органична и полновесна. И наверняка составляет главное достояние Руси. Но богатство это еще закрыто, от него наружу то слабее, то сильнее пробивается свет, озаряет поверхность общедушевной жизни, намекает на ее глубинные сокровища – но и только. Русский народ, его Общая душа может состояться тогда и только тогда, когда, сохранив, сможет раскрыть эти свои богатства и предъявить их Господу.

До сих пор мы разбирали и собирали Общую душу по горизонтали. Но Общая душа – двустволовое существо, с двумя явно выраженными сторонами, или стволами. Ее можно разобрать и собрать по вертикали.

Один вертикальный элемент Общей души – общедушевный разум, состоящий из соборного разума и этнического разума – виден на ее ментальной стороне. На стороне витальности, в области общедушевных пластов жизни мы будем различать два вертикальных элемента, каждый из которых существенно характеризует Общую душу.

Эти два основополагающих элемента – или, лучше сказать, две самостоятельные общедушевные целостности – указаны на прилагаемой схеме структуры Общей души. Это ­национальная Самость и Народность. Различить Самость и Народность в народе или в человеке проще всего с точки зрения недругов народа. Когда им надо повергнуть национальную Самость, они ее осмеивают; Самость поражаема смехом. Когда же они хотят унизить или поразить чуждую Народность, то они пытаются ее очернить, представить в качестве нравственно дрянного или дряблого.

Национальная Самость и Народность имеют одно и то же основание в интерпсихической общедушевности, но живут разной жизнью. Национальная Самость живет филио-эротической жизнью, совокупной жизнью двух пластов общедушевности: филического и интерпсихического. Народность живет сторгио-эротической жизнью, совместной жизнью сторгического и интерпсихического пластов общедушевности.

Изучать Общую душу по жизни национальной Самости и Народности продуктивнее, чем, скажем, по отдельным общедушевным полям. Впрочем, одно не исключает другое. Тщеславие – чувство Этноса; и тщеславие – чувство каждой личности относительно национальной Самости. И то и другое верно. На все общедушевные явления можно смотреть и тем и другим взглядом.

Первый попавшийся пример для ясности. "Обретение национального самосознания, – пишет современный советский автор – натолкнулось у нас на весьма своеобразное препятствие: всем хочется немедленного национального величия". Иначе говоря, в каждом народе Советского Союза заговорила о себе национальная Самость. Своей национальной Самостью Общая душа обращена вовне, ею она отталкивается от других Общих душ, ею утверждает себя и себя защищает.

У каждой Общей души есть свой темперамент и стиль национальной Самости, своя самостная индивидуальность. Так, два славянских народа, русский и польский, схожи по этническому типу, но как различны по переживанию национальных Самостей! Напряженно ищущая превосходства, чутко обостренная, аристократически переживаемая Самость польской Общей души и особо на себе не настаивающая, лениво самоутверждающаяся, как бы даже себя не чувствующая, "смиренная" и бес пафосная Самость русской Общей души.

Одна из причин этого расхождения – различие филической жизни в той и другой Общей душе. Филическая жизнь поляков западная, латинская, в ней есть и элегантность и творчество форм разных сторон общественного бытия, и морализация, и эстетизм, и филическая страстность, чего в русской Общей душе нет. Русская морально-культурная филическая жизнь либо вовсе оторвана от общенародной жизни, либо снаружи приклеена к ней. Подозрительно анархическая интеллигенция и совсем другой народ, столица и провинция, власть имущие и подчиняющиеся существуют раздельно друг от друга. Российская Самость производит впечатление чего-то искусственно, из отчужденных частей собранного, огромного и вялого. В отличие от нее польская, а еще рельефнее немецкая Самость, это нечто слитное, накрепко сбитое, крепкое единство, в котором филическая и интерпсихическая части жестко ввинчены друг в друга. Немецкая национальная Самость – образец цельного характера, четко устремленного и организованного.

Национальная Самость более всего выражает себя в государственности. В главе 21 мы рассуждали о Государстве как об общедушевной филио-эротической Самости. Государственная власть, как сознание общедушевной зависимости человека, есть категория национальной Самости. Темное ОНО несет на себе не столько эротическая общедушевность сама по себе, сколько включающая ее в себя национальная Самость. Характер переживания темного ОНО – индивидуальная черта национальной Самости.

Национальная Самость – единственная общедушевная целостность, которая способна к волевому действию. Исполняющая воля Общей души сконцентрирована в ее Самости, которая есть общедушевный орган воли. Характер исполняющей воли Общей души непосредственно характеризует ее Самость. Так, воля русской национальной Самости стремится к могуществу, к богатырству в воле Самости, к "силище", а не к владычеству и разбуханию. Русская национальная Самость, вовсе не хищна, но желает чувствовать себя сильной, могучей. Конечно, это особым образом отражается на ее переживании власти.

В главе 18 мы оставили открытым вопрос общедушевного субъекта волевого переживания чувства преданности в человеке. Чувство преданности – филио-эротическое общедушевное чувство, которое человек испытывает в силу своей принадлежности к определенной национальной Самости.

Общедушевная преданность – чувство национальной Самости. ‚власть же, в значительной степени основанная на этом чувстве, есть сама по себе воля национальной Самости и выражение этой воли в общественных отношениях. Отсюда: Власть должна быть воплощением национальной Самости и организатором ее самобытной жизни. Этими утверждениями мы все еще не охватили полностью явление Власти. Но уже можем сделать один важный вывод.

Национальная Самость и ее волевое воплощение, Власть, действуют и в Соборе и в Этносе. По причинам филио-эротического единства Самости человек, занявший филическое место Начальника, тотчас становится в обществе повелителем строя Этноса. С одной, витальной стороны структуры Общей души Собор и Этнос по вертикали связаны Властью. С другой же, ментальной стороны Собор и Этнос объединены общедушевным разумом, его законом. Закон и Власть – по разные стороны Общей души, объединяют ее и руководят ею по-разному.

При горизонтальном рассмотрении Общей души различия между Властью и Законом не столь заметны, но явны, когда мы глядим на Общую душу по вертикалям. Власть относится к области воли, чувств и образов Общей души; Закон как проявление общедушевного разума, относится к области знания, разумного сознания и убежденности Общей души. Вовсе не обязательно Государственность строить по принципу "разделения властей". Структурно правомерен другой принцип: разделения Власти и Закона.

Власть и Закон не следует смешивать. И не только в общедушевной жизни. Бога как Творца люди переживают в сознании тех рамок Мира и Природы, в которые они с рождения поставлены. Но это есть сознание (или знание) Закона, которому мы исходно следуем, а не сознание Власти, Божественного Начальства, Которое нами правит и Которому мы свободно повинуемся, отдаем свою свободу. Бога-Творца мы как Власть над собой не знаем и сами придаем Ему общедушевные черты Верховного Властелина. Приписывать Господу качество властвования значит приписывать Ему статус Самости. Это надо осознать ясно.

Национальная Самость – наружная область Общей души, обращенная к другим Общим душам, живет среди других и с ними взаимодействует в Истории. Народность живет имманентно, в глубинах Общей души и определяет собственное, безотносительное к другим, внутреннее самочувствие Общей души. Действующая Самость выглядит мужским началом Общей души; чувствующая Народность – женским.

Народность – душа нации в узком смысле, собственно душевность ее. У Народности два основания, вернее сказать, два полюса круговой поруки: сторгический и эротический. Народность как бы двоится на тепло сердечности общедушевного чувства ближнего и стихийную, природно-эротическую теплоту народно-земляной животности. Народность и "высока" и "низка" вместе. Когда вслед за Достоевским повторяют, что русский человек чрезмерно "широк", то имеют в виду именно резкую полюсацию и антиномичность русской Народности, являющейся в образах то "зверя", то "ангела". Но и во всякой другой Народности есть эта дипольность, это смешение противоположностей, более или менее сочетающихся друг с другом.

Анализ одной сторгической общедушевности рисует благостную картину и малопродуктивен. Сторгичность замешана с эротичностью в Народности, которую и нужно видеть целостно. Так, правильнее говорить о конусности Народности, а не только сторгической общедушевности. Место Отца – это место "Отца народа" на вершине конуса Народности. Общедушевной сторгической волей, волей-верностью обладает Народность, которая выстроена конусом на эротической общедушевности как на своем основании и замкнута на месте Отца как на своей вершине. Религиозно-сторгическое внутреннее действие Общей души (см. гл. 19) принадлежит Народности. Действие это так живительно напряжено и упруго потому, что включает в себя сферу интерпсихической жизни и на нее опирается. То же можно сказать о напряженности религиозно-художественного действия, которое принадлежит национальной Самости.

Качество эротической общедушевности в составе Народности и в составе национальной Самости разное. Будучи в едином котле со сторгичностью интерпсихическая общедушевность куда менее агрессивна, жадна и самовластна, чем когда она служит в национальной Самости. И образ эротической общедушевности двоится в зависимости от того сочетания, в которое она взята. В национальной Самости это сила действующая, непосредственно производящая волящее движение, в Народности она ассистирует, создает душевную напряженность, более являясь объектом действия, чем сама действует.

Эротический фундамент национальной Самости имеет черты толпы, с ее легкой внушаемостью, стремлением к имитативности и склонностью к унифицированности. Черты эротического основания Народности другие: теплота этнической солидарности, не нуждающаяся в гипнозе, интерпсихическом раздражении, возбуждении и слепой взаимоимитации. Интерпсихика Народности обращена к личностно-душевной индивидуальной жизни. Интерпсихика национальной Самости от нее отвернута и ее подавляет.

Национальная Самость более всего живет в настоящем, в текущей исторической самодеятельности. Память национальной Самости это память событий, природных бедствий, сюжетов Истории, филически сохраненных в преданиях. Иначе переживается настоящее время в Народности. Настоящее время для нее это только точка между прошлым и будущим. Народность более живет в прошлом и будущем, живет воспоминаниями и чаяниями, любит бывшее ("старину") и Грядущее, заставляя людей страдать и за то и за другое. Память Народности хранит душевную биографию Общей души, ее испытаний и удач, ее мечтаний и усилий самосохранения. Память Самости скульптурна, былинна, архитектурна; память Народности иконописна, музыкальна, сказочна, возвышенно хилиастична.

Разумеется, национальная Самость и Народность, будучи весьма автономны, спаяны вместе в Общей душе. Темное ОНО Самости взаимодействует с солидарностью в Народности и на ней отчасти держится. Власть не только воплощение воли национальной Самости, на ней лежит отпечаток Отца Общей души. "Своя", родная власть та, которая принята за свою Народностью и подчинение которой поэтому имеет характер добровольности.

Одна Общая душа склонна более переживать свою Самость, другая – свою Народность. Но и одна и та же Общая душа в одни времена более переживает свою Самость, в другие – свою Народность. Некоторые историки уверяют, что только с эпохи наполеоновских войн на смену средневековому сознанию универсализма пришло сознание национализма. Это значит, что весь Запад в последние века резко качнулся в сторону национальных Самостей (следовательно, за счет Народностей?).

Общая душа живет, пульсируя и колеблясь. В одну сторону – активизируется чувство-сознание национальной Самости и ослабевает чувство-сознание Народности; в другую сторону – наоборот: активизируется, высвечивается Народность и затеняется национальная Самость. Такие качания "Самость-Народность" отражают корневые приливно-отливные процессы жизни Общей души в целом. Общая душа на приливе, когда живет Народностью, и на отливе, когда живет Самостью. Фаза прилива или отлива, в которой находится в данное время Общая душа, есть важнейшая характеристика ее состояния. Болезнь гипертрофии национальной Самости (в том числе фашистского типа) подстерегает всякую Общую душу на отливе.

Главная волна прилива и отлива Общей души выражается в пульсациях "Самость-Народность". Почему и когда происходит отлив или прилив в Общей душе? Прежде, чем искать ответ на этот высшей сложности вопрос, надо достроить структуру Общей души. Отметим пока что достаточно очевидное: главная волна и не имеет строгого и размеренного ритма. Качания Общей души едва ли рационально предсказуемы. Какими-то действиями Общую душу можно, вероятно, сорвать в отлив, но вряд ли – приподнять в искусственно возбужденном приливе. Задача в том, чтобы научиться слушать и слышать свою Общую душу, другие Общие души и, быть может, даже их единый хор.

В главе 12 мы рассуждали о разного рода интерпсихических солидарностях, самоцементирующихся сродством психики отдельных людей. Теперь на это явление мы способны взглянуть шире. В Общей душе живут и борются характерные типы, определяющие важные оттенки общественного сознания. Бытие народное определяется не борьбой классов, не столкновением социальных интересов, а борьбой или столкновениями своехарактерных типов. Классы делят не народ, а "общество", и делят вненародно, отвлеченно от общедушевности. Правомерное разграничение народа внутри его Общей души – на типы.

Люди группируются по признаку "своих" тогда, когда признают друг друга "своими". Люди одного социального слоя или занимающие одно и то же положение в обществе тоже признают друг друга "своими", но это внешний признак и соответствующие ему поверхностные сочленения. Куда более глубинна близость по общедушевным типам. Есть типы психики, интерпсихические типы в составе эротической общедушевности или, беря шире, этнические типы, типы нижней половины Общей души, Этноса. В филической общедушевности можно выделить определенные культурные (или интеллектуально-культурные) типы, один из которых в каждый данный момент властвует в культурном мире, забивая другие. В верхнем общедушевном поле светятся сторгические типы, например, сторгические типы женщин, создающие в народе сторгически разные семьи, разные типы семейственности. Эти женские типы уже не только сторгичны, но и народны. Они – сторгио-эротические типы, типы Народности.

В русской Народности отчетливо выражены полюса, которые создают впечатление широты русской натуры. В русской Народности странным образом совмещаются Каратаев и Орлов (из "Мертвого дома") – русский народный сторгический тип и русский народный эротический тип. Типы эти, как вообще все типы в любой Народности, ­не борются между собой; едва ли даже конкурируют. А между тем в каждый исторический момент те или иные из типов Народности выдвигаются на передний план народной жизни и передают всем свой особый настрой жизни, свое мирочувствование и болезни. Народность окрашивается в тона какого-то сторгио-эротического типа Народности, и это приводит всю Общую душу в состояние готовности жить так, а не иначе, менять или не менять общее течение жизни, вводит Общую душу, скажем, в состояние склонности к спокойствию или к волнению.

В отличие от типов Народности, типы национальной Самости вечно борются между собой за государственную власть или за морально-психическое верховенство в нации. В государстве всегда правит определенный филио-эротический тип людей, которые допускают участие иных типов национальной Самости, когда они ему нужны или удобны. Революционная смена власти означает прежде всего замену типа властвующих. При этом прежний властвующий тип часто физически уничтожается и упор делается на молодых людей, способных образовывать иную сплоченность филио-эротического типа, несовместимого и враждебного (хотя бы на первых порах) с уничтоженным типом. Конечно, разные типы национальной Самости находят себе, обживают (или даже себе сами образовывают) некоторую социальную, политическую, экономическую ("классовую") лагуну, но это дело производное и вторичное. Хотя борьба между типами национальной Самости (особенно в последние два века на Западе) и выражается в виде борьбы социальных интересов, но это более всего говорит о степени маммонизации общества.

Борьба филио-эротических типов – вернее, борьба между целыми кланами, состоящими из заинтересованных друг в друге характерных типов, – только выражает себя посредством столкновения социальных, политических, экономических интересов. Этого нельзя не учитывать в конкретной жизни. Так, драматизм общественной жизни в России нашего времени в том и состоит, что в ней просто не существует того филио-эротического типа людей, на который мог бы опереться Горбачев или другой реформатор, чтобы через него осуществить целебные реформы.

На приливе Общая душа более живет Народностью, в которой начинают преобладать светлые, сторгически насыщенные типы. Это само по себе утишает борьбу филио-эротических кланов между собой. На отливе Общая душа более живет национальной Самостью и менее Народностью, в который выдвигаются эротически окрашенные типы. Одно это обстоятельство выдвижения на передний план общедушевной жизни активности эротических типов, взвинчивает борьбу типов национальной Самости, обостряет и ужесточает войну за власть или ведет к смене государственного строя.

Конкретные исторические исследования должны, я думаю, в первую очередь опираться на знание тех разнообразных общедушевных типов, которые определяли общедушевную атмосферу жизни народа в определенную эпоху. Особенно важны и интересны те изменения, которые происходят с характерными типами в процессе исторического движения. Наименее изменчивы во времени сторгические типы и типы Народности. Весьма резко меняются из поколения в поколение культурные типы и типы национальной Самости. Уловить эти перемены означает получить некоторую возможность исторического прогноза.