Божественная Работа и Божественный Работник

Понятие «гений» обременено многими значениями. От смертного духа жизненной силы в религии Древнего Рима и до демона или ангела-хранителя христианских времен. В общепринятом смысле гением называется тот, кто обладает высшими для человека творческими способностями. В каждом гениальном человеке есть что-то таинственное, даже для него самого непостижимое. Кто-то таинственный и непостижимый творит в нем. Гений – одно из филических существ, проникающих во внутренний мир человека из высот филической реальности. Столь непосредственно и явно, как гениев, мы филических существ такого класса не знаем. Гений – наимощнейшее филическое существо и верный образчик существ филического Мира.

Человек талантливый, то есть обладающий некоторыми мощными качествами авторского Я, обычно талантлив в чем-то, в какой-то сфере. Гениальный человек – тот, в которого включено филическое существо гений – талантлив во многих и разных областях и направлениях. Коли и есть какие-то ограничения применению гения, то это ограничения авторского Я, а не Гения. Авторское Я ждет прибытия Гения к себе, ждет как «своего», приветствует его и дает приют в филической душе.

В подлинном рыцаре Науки, Поэзии, Театра живет Гений и вдохновляет их. Гений вообще – вдохновляет. Вдохновение – дыхание Гения в человеке.

Гений – это высшее творящее существо, обладающее своим , уникальным образом творческой вдохновенности. Уникальность личностной творческой жизни – черта Гения.

Зачем высшему филическому существу, несмертному Гению посещать смертного человека? Гений в человеке обретает того, кем никто, кроме человека, не обладает, обретает «Я», именно авторское Я, и через него большую полноту и активность своей жизни.

Почему Гений влетает в этого человека и не ошибается ли он, сказать нельзя. У него есть причины поступать так или эдак. И есть причины покидать человека, всегда неожиданно и всегда для него болезненно.

Духовную жизнь человека составляет встреча, зацепление и сокровенная работа субъектов духовной жизни: человеческого, содержащегося во внутреннем мире человека, и сверх- или надчеловеческого, включающегося в человеческую жизнь и так или иначе овладевающего ею. Жизнь Гения в человеке с точки зрения этого критерия есть духовная жизнь. Но не та, которой человек живет с серафом, а та, которой он живет с Гением. Первая – редкое событие, вторая – всем достаточно знакомый (хотя бы понаслышке) случай жизни. Смешивать или путать их нельзя.

Гений входит в филическую душу без труда со стороны человека, хотя потом и требует для себя от него многих трудов самовыражения. И сераф ждет от человека напряженнейшей, на пределе сил работы восхождения в течение всех лет жизни и воочию проявляется в нем в исключительных случаях. Человеку знаком гений, но он смутно и заочно знаком с «Богом своим», которого склонен принимать за кого-то другого.

Сераф тщательно и целенаправленно выбирает человека, прежде чем войти в него, и, раз выбрав, остается верным ему. В общем случае сераф ответственен по отношению к человеку и, вступив в него, без особой нужды не покидает его, принимает участие в его внутренних делах, не откажет в помощи, когда обратишься к нему, поддержит, когда падаешь, и научит жить. Гений же вроде бы объявляется вслепую, как по капризу, лишь бы принявшее его авторское Я, не было безнадежно бездарно. Сераф приходит в человека, чтобы произвести в нем переворот. Гений – такое впечатление, – чтобы поиграть в нем. Сераф заинтересован в отдельном человеке и его судьбе. Гений – нет. Человек гению безразличен. Филическая душа – то «место», в котором он может порезвиться, повеселиться, полюбопытствовать, сорвать, что сорвется, или построить дворец и исчезнуть из него. Гений представляется залетным гостем в душе. Кажется, что он играет и шалует, и подвигает человека играть и шалить вместе с ним.

Гении своей «игрою» куют и острят саму творческую волю, увеличивают ее диапазон, ее возможности, открывает новые области ее применения. Гений творит филический мир в человеке.

Гениальный человек – тот, кто не только имеет возможность жить в присутствии гения в себе, но творить вместе с ним. Гениальный человек предчувствует гения в себе. Его авторскому Я достаточно настроиться на волну гения, чтобы получать от него то, что он способен принять и запустить в свое творчество.

Гений непрочно живет земной жизнью, сам ни с кем в ней не конкурирует, появляясь ненароком – бывает, на одно мгновение, – и, как захочет, исчезает...

В отличие от серафа гений – тот, присутствие которого в филической душе обеспечивает статус гениальности – ищет не «свою истину», а такую истину, которая была охотно принята людьми. Происходит это, возможно, потому, что всякому гению, чтобы укорениться во внутреннем мире человека, нужно признание людей, в пределе – всего человечества. Гений прельщает и обольщает потому, что только через прельщения он приживается в мире людей – получает пространство жизни и время жизни в человеке.

Когда человек служит своему гению, то это само по себе не хорошо и не дурно. Но когда человек, живя, скажем, конфессиональной жизнью, не в силах совладать со своим гением и служит в религии не Ему, а своему гению, то это неизбежно приводит к одной из самых опасных болезней души – болезни мнимодуховности, о которой мы много говорили в других книгах. Мнимодуховные химеры пронизывают религиозные и общедуховные течения, обеспечивают успех им, но и губят личнодуховную жизнь.

Грехом служения гению под видом служения Господу грешны некоторые из тех, кого чтят люди. Во всех религиях, сектах, учениях отыщутся авторитетные лица, которые думали и учили, исходя более всего из потребностей разработки и самоизъяснения своего гения. Они вряд ли лицемерили, они искренне принимали свой гений за глашатая высшего Начала в себе. Бывает, что в озарении (и ослеплении) своего гения они выдвигают идеи такой прельстительной силы, что перед ними, страшно сказать, бледнеют и отступают подлинные откровения Господа человеку.

Человек с гением счастлив. С серафом – благ.

Гений дарует человеку самые острые и восторженные наслаждения – наслаждения творчества, влюбления, тонкой мыслью и прочее. Даже страдания гения – род наслаждения для человека.

Работа, совершаемая душою по требованию серафа, – не игра, не пляска, не полет, а тяжелый труд, подъем на отвесную гору с риском в любой момент сорваться в пропасть. Духовные наслаждения от серафа редки, хотя и учащаются с восхождением на Пути. Сераф наполняет внутренний мир человека всевозможными духовными страданиями – от уколов совести до мук покаяния и сознания своего ничтожества. В присутствии гения человек любуется на себя и гордится собою.

Как сераф, так и гений дает человеку ту высшую точку, с которой можно видеть самого себя. Но, смотря на себя от своего гения, никогда не поймешь себя верно. Смотря с вершины серафа, увидишь свою подноготную, да так, что нужно немалое мужество, чтобы продолжать смотреть. Гений и польстит (от безразличия к тебе?), и поможет скрыть от себя то, что само активно не просится на яркий свет. Сераф все высветит, вывернет наизнанку, ужаснет тебя тобою и пригнет, дабы возвысить. С точки серафа человек виден себе весь, и этот обзор в верном свете побуждает его искать свое место и ставит его на место.

Гений и сераф крайне редко встречаются в одной и той же душе. У серафа и гения разные интересы в человеке. И у гения есть свой момент рождения в душу, подобный душевному рождению на Пути восхождения серафа. Душевное рождение от гения совпадает или не совпадает с душевным рождением на Пути. Наверное, оно может произойти в любом возрасте. Обычно гений пользуется путевым отливом кривой восхождения – в чистилище ли, сторгическом уступе или даже на плато Пути – и на этом уступе успевает укорениться рядом или вместо серафа. Если это происходит на уступе первой волны кривой восхождения, то под воздействием гения душа наполняется стремлениями взлететь, взлетает и парит над собой и потому не производит впечатления попавшего в шторм корабля без руля, как это происходит с человеком на уступе чистилища. Гению ничего в человеке выжигать не нужно, напротив, он поддерживает и усиливает те личностные прельщения, которые обессиливаются в чистилище Пути.

Сераф приходит в душу не на побывку, как гений. Войдя в человека при личностном рождении и закрепившись после Первой Критической точки, сераф остается в нем до смерти. Гений же входит в человека и выходит, как и когда ему заблагорассудится. Дверь из филической души для него открыта в обе стороны.

Гениальный человек живет «своей жизнью», в минимальной степени заражаясь чужими мыслями и чувствами и стараясь воздействовать своими мыслями и чувствами на других. «Чужой жизни» у Гения в человеке нет. Рывком входя во внутренний мир человека, гений делает его обладателем «своей особенной творческой жизни» и своей особенной творческой воли. Гений живет исключительно творческой жизнью. Сераф живет исключительно серафической жизнью. Вместе в человеке они живут творческой духовной жизнью. Тема гения и серафа в Структуре человека -это тема образования и жизнедействия полноценной творческой духовной жизни.

Исполнение или не исполнение задачи образования творческой духовной жизни – вопрос дальнейшего развития человечества. Будущее человечества – в творческой духовной жизни. Без превращения творческой жизни в творческую духовную жизнь у человечества нет будущего.

Учение о внутреннем мире человека и особенно о его духовной жизни может быть создано только при знании предстоящих ему стадий духовного развития (совершенствования, совершенства). Это не работа изучения эмпирического материала,^*) и не постигновение через экстраполяцию, а работа прозрения в то, что должно стать, – что ныне составляет элитарную жизнь, что можно увидеть на горизонте зрения и что на следующей ступени духовного развития должно стать стандартной внутренней работой людей.

В отличие от природной и психологической жизни, каждое движение духовной жизни в Структуре ведет к более высокому состоянию жизни, которое неотъемлемо включено в это движение. Без этого духовной жизни нет. Прозревать следующую, ближайшую стадию духовного развития возможно, так как каждый момент духовной жизни содержит своего рода диспозицию того состояния серафической личности, в котором человек готов жить и к которому разворачивается его жизнь. Духовная жизнь не может быть вполне понята без постигновения того состояния, в которое она восходит или стремится восходить.

Заглянуть в приготовленное к осуществлению новое состояние духовной жизни – задача прозревателя. Прозрение работает на совершающемся и видит его таким, каким оно свершится. Прозреватель знакомит с совершающимся как со свершившимся.

Прозрение – особый род творчества. Прозрение – раскрытие сокрытого, которое должно вот-вот явить себя, того, что на пороге, что есть в движении совершающегося духовного восхождения не как абсолютная, а как ближайшая вершина его.

Прозреватель – тот, кто обнаруживает в движениях духовной жизни ту ее составляющую, к которой она непосредственно стремится. Прозреватель делает зримой эту сторону существующей духовной жизни.

Прозреватель – человека свободного сознания. Прозревателем становится человек, прошедший Вторую Критическую точку, вышедшей на свободный путь жизни, то есть не ранее 50 лет от роду.

Прозрение – не открытие и не изобретение, а живое и волящее видение. Прозреватель – не наблюдатель, не изучатель, не аналитик. Он видит в том, что есть, то, чего еще в нем нет, что намечено к реализации и требует конкретной работы для своего осуществления. Видит то, что есть, так сказать, в рабочих чертежах, но еще не исполнено.

Прозреватель считывает. Орудие его – убедительность и достоверность суждений, а не доказательность и сугубая реальность.

Главный метод достижения большей достоверности постигнутого прозревателем – многократная прозревательская проверка.

Прозреватель – не ясновидец, не предсказатель и не пророк, возвещающий то, что должно произойти по высшей воле, что предначерчено свыше и во что следует верить. Прозреватель – не провидец, которому раскрыты тайны грядущего. Прозреватель не тот, кто возвещает Волю Бога, которую без пророка люди узнать не могут. В пределах видимости прозревателя то, что есть на горизонте и чуть-чуть за горизонтом.

Прозреватель способен прозреть состояние жизни духовнорожденного человека, но не стать им.

Прозреватель видит то, что не видят другие люди, и становиться доступным его внутреннему взору при ежедневных и многолетних усилиях вглядывания в выбранном направлении.

Человечество склонно оглядываться назад, в прозрения древнейших времен, полагая, быть может, небезосновательно, что они были значительнее и глубже наших. Прозревателей и прозрений, как и гениев, в Древности было, во всяком случае, не меньше, чем в Новейшее время.

Мысль прозревателя обладает самоподъемной силой. Она возрастает не поступательно, не со ступени на ступень, а раскручивается, раскручивается и – ввысь. Движение мысли прозревателя не подъем, а взлет.

Добросовестный наблюдатель боится принять то, чего нет, за то, что есть. А именно это является объектом зрения прозревателя. Наблюдателю ничего не поручено – не потому, что недостоин, а потому, что в его деле не требуется специального назначения. Прозреватель ежедневными трудами непременно долгой жизни^*) исполняет свое назначение тем, что он усилиями всей жизни нацелен на прозрение (а не, скажем, на доказательство), что он, вглядываясь, шаг за шагом раздвигает горизонт зрения и тем приближается к прозреваемому.

Прозреватель не транслирует высшую Волю, в нем нет Боговдохновенного, он видит сам, сам и раскрывает горизонты. Ему раскрывается, раскрывается по его возможности и способности видеть за горизонтам и по его усилиям видеть там.

Задача прозревателя – сориентировать духовную жизнь человека и, значит, сориентировать человеческую жизнь вообще.

Опыт прозревания уникален, неповторяем, как неповторяемо пройденное первопроходцем. Но судьба вскрытого им зависит не от него и не от ценности прозрения.

Гений – охотник, но в отличие от прозревателя, не имеет задания, живет стихийно и жизнь человеческая его интересует в той степени, в которой он через нее может явить свое и себя.

Гений в основном нацелен на то, чтобы создавать настроение жизни, а не вводить в состояние жизни.

Цели и задачи человеческой жизни не нужны гению, основные вопросы жизни человеческой для него – интересная игра, а не мучительная необходимость, без которой жить нельзя.

Люди ценят гения в себе не за то, что он охотник, а за то, что он повар и пользуют его как повара. Творческий дар гения – дар поварской, создающий исключительно вкусные художественные и интеллектуальные блюда. Гений и возводит вкусность такого рода блюд в высшую ценность творческой жизни человека.

Гений желает стать чудотворцем, удовлетворен, являя чудо; в том числе и чудо художественного внушения.

Прозревание основано на достаточно высоком уровне духовного сознания истинности и искренности, достигаемого ко времени выхода на свободный путь жизни и соответствующим образом направленного. Гениальность основана на уникальных способностях, которые могут проявляться в юности.

Гений и прозреватель смотрят в разных лучах и в разные стороны. Что видно прозревателю, то не видно гению.

Гений прозревателю больше мешает, чем помогает. Ужиться прозревателю и гению в одном человеке трудно, а то и невозможно. От своего гения прозревателя заносит в сторону, в творческую разработку, в умозрение и художество. Гений непременно постарается обыграть прозрение так, что оно, быть может, и восхитит людей, но и загримирует истину прозрения.

В отличие от гения, прозреватель не вдохновляется тем, что ему назначено, поскольку большую часть жизни не знает, куда направить свою силу прозревания, что, собственно, ему назначено прозреть и стремится угадать это.

На свободном пути прозревателя нет стадий. Новая и высшая стадия – это новое прозрение, корректирующее все предыдущие его прозрения. Прозреватель всегда в росте свободного сознания, изменяющий результаты прежней его работы. Последующие прозрения при достаточном удалении от прежних прозрений корежат ранние, во всяком случае, представляют их в ином виде. С каждым новым прозрением прежние прозрения становятся несовершенными.

Процесс работы прозревателя не соответствует установкам восприятия текста человеком. По этим установкам ему либо должно быть дано стройное здание учения, либо канонически заданные изречения, имеющие сакральный статус, на основании интерпретации которых человек пытается выстроить стройное учение.

Беседовать с прозревателем сложно потому, что как только читатель вникнет в одно утверждение прозревателя, так ему предлагается другое, в чем-то отменяющее прежде усвоенное. Движении мысли прозревателя основано на фундаментальных мировоззренческих положениях, но в нем нет фундамента построения мысли, нет фундаментальных построений, неизменных от прозрению к прозрению.

Внедряться в другие души прозреватель не умеет. Бомбу прозрений, который прозреватель сбрасывает на человека, не имеет взрывателя. Человек должен иметь взрыватель в себе, иначе она не взорвется в нем. В этом сложность предъявления работы прозревателя людям.

Для цельности и стройности изложения учения прозревателю нужно было бы начать с конца, с последних прозрений. Но работа обрывается с его смертью несовершенной и противоречивой. И потому изложение учения может идти только пластами; причем в начале могут быть освещены вовсе не корневые пласты ее.

Читая эту книгу, читателю надо знать особенности построения ее. Перед автором стоит неисполнимая задача – выстроить в линейный повествовательный ряд явления, которые можно видеть только в объеме многих других понятий, вводимых в дальнейших разделах книги. Задача эта отчасти разрешима с помощью ряда отдельных друг за другом следующих чтениях, от нулевого чтения, где понятия обозначаются в самом общем понимании, и последующих, где они раз за разом уясняются и расширяются с помощью вновь введенных представлений.

Мне приходится строить изложение по тому, как рождалось учение. Каждое последующее чтение более основательно, чем предыдущее.

Прозреватель всегда охотник и только охотник, он плохой повар, не умеет донести свои прозрения до людей. Для того, чтобы прозрения прозревателя дошли до людей, необходимо подключение к его жизни другого человека Не обязательно современника), имеющий взрыватель в себе, обладающего высокими творческими возможностями, вдохновляющийся сам и вдохновляющий других прозрением прозревателя.

У прозревателя и того, кто подключен к нему, один и тот же стиль творческой духовной жизни, но ударения сознания выставлены различно. Ударение сознания творческой духовной жизни серафической личности прозревателя установлено высшей душе, а у подключенного к нему высокотворческого человека в филической душе на творчестве ее.