Божественная Работа и Божественный Работник

Книга Бытия различает несколько уровней Божественной Работы.

«Творение» означает возникновение Замысла и Его желание создать. В Другой уровень – уровень собственно «создания», формирования, моделирования, проектирования. На третьем уровне – уровне «делания» – изготовляется то, что смоделировано на втором уровне.

Человек сотворен в «идее», до сих не окончательно создан и существенно недоделан.

В сверхземной Сад Эдема помещен человек «создаваемый». Сад этот служил Богу лабораторией для доработки проекта человека. Здесь создавался и язык человеческий, и характер человека, и его плоть. Здесь же, в процессе доформирования модели человека, Бог создает женщину.

При его помещении в Сад человек сформирован из двух начал. Одно из начал – животная душа человека – произведена по велению Бога Землею. Это – низшая душа человека. Другое начало человека – вдуновение Божье в человека (Быт.2:7). Это – высшая душа Структуры внутреннего мира человека.

Высшая душа человека и низшая душа человека Сада Эдема равнодостойны, но разнофункциональны. Их разнофункциональность сохранена в человеке и поныне. Высшая душа владеет назначающей волей, является назначающим началом внутреннего мира человека, его управителем. Низшая душа обладает исполняющей волей, является исполняющим душевным началом, предназначенным для жизнедействия в той сфере обитания, в которую помещен человек.

Человек в Эдеме сам выбирал то направление работы и своего развития, которое Бог через назначающую высшую душу сообщал низшей душе, обладающей относительной свободой исполняющей воли.

В мистическом Саду Эдема посажены «всякие Деревья», то есть разного рода начала, от которых человек мог питаться и которые он должен был «хранить и возделывать». В Саду были также «Древо жизни» и «Древо познания». Под этими названиями надо, по-видимому, разуметь те начала, которые по Замыслу Бога не должны быть (совсем или до некоторого момента) включены в человека, быть задействованы в его внутреннем мире, работать в нем.

«Местонахождение» Древа познания было сообщено человеку с условием, что он не будет «есть от него». «Есть» значит присваивать себе, делать собою. Человек не должен был включать в себя начало жизни, содержащееся в Древе познания. В этом состояло инициирующее испытание человека в лаборатории Сада. От того, выдержит он его или не выдержит, нарушит или не нарушит данную ему Заповедь, зависела стратегия осуществления Замысла Бога человеком и всё его дальнейшее жизнепрохождение.

Если в Эдеме не было бы «зла», то не могло быть и различения добра и зла. Адам не мог «познать добро и зло» до того, как в грехопадении внес зло в свое существование. Такое толкование грехопадения напрашивается само собой, но сомнительно хотя бы потому, что в Эдеме обитал носитель зла, Змий-искуситель. Толкователи не всегда замечают то, что именно искусивший Еву Змий дал общепринятое смысловое наполнение «Древа познания добра и зла» (см. Быт.3:5).

Змий-искуситель обещал людям раскрытие глаз и обманул их. Оттого, что они вкусили от заповедного Древа, у них, действительно, «раскрылись глаза», но отнюдь не на добро и зло. Напротив, все спуталось и перепуталось в их нравственном мире, ведомым до того Богом. С тех пор люди склонны считать «добром» то, что сплошь и рядом оказывается «злом». Вместе с плодами от заповедного Древа люди обрели путаницу добра и зла, в которой с тех пор живут.

Зло творится как Добро, преступления как благодеяния, ненависть выдается за любовь, угнетение за порядок, ложь и обман за правду и истину, личина за лицо, бессовестность за совестливость, человеческие учреждения за Божественные установления, рабство за свободу, закон за справедливость, власть за Бога, бессмыслица за здравый (а то и высший) смысл.

Грех Адама состоял в том, что он в нарушение Запрета Бога включил в себя (или включил в себе) некоторую ему еще не данную в работу грань Творения. Адам был предупрежден о том, что в случае нарушения запрета Бога он станет «смертным», более того, в его существование, в любое мгновение его жизни войдет «смерть». Смерть и смертность не наказание за ослушание, а неизбежное последствие его.

Связь между «познанием» и «добром и злом» в библейской фразе не грамматическая, а сложно смысловая.

В названии заповеданного Древа зафиксировано «познание», «постигновение». Речь идет о самой по себе познавательной устремленности человека или, скажем точнее, его интеллекте и его интеллектуальной воле, которую, ослушавшись Бога, Адам присвоил себе на стадии эдемского формирования. Так в средние века понимал дело Абарбанель, так и в ХХ веке понимал Лев Шестов.

Адам самовольно внес изменения в ту модель Структуры человека, в соответствии с которой он должен был «делать» себя. После грехопадения интеллект накладывается на непосредственные интуиции истины, на прозрения и откровения, которые добывает высшая душа. Интеллектуальная воля становится второй назначающей волей, действующей на низшую душу параллельно с волей высшей души, и тем подменяет и затемняет ее.

Практика интеллектуальной жизни показывает, что не столько интеллект служит высшей душе, сколько интуиция и озарения последней обслуживают деятельность интеллекта.

В результате грехопадения Адам перестал быть зрячим, перестал очами высшей души «видеть» Бога (только «слышал» Его Голос в Саду) и испугался слепоты своей.

Разум высшей души Адама ослаб. Его высшая душа перестала четко сознавать и различать, что есть добро и что есть зло. Зато он обрел новое чувство жизни – чувство узнания добра и зла, то есть моральное чувство жизни, которое неведомо ни высшей душе, ни животной личностности человека.

Это новое чувство жизни принадлежит прежде незнаемому Адамом началу душевной жизни, обладающему своей особой волей, под воздействием которой Адам и Ева испытали стыд вообще и, в частности, стыд вида наготы человеческого тела. И наготы – кого же? Мужа перед женой и жены перед мужем... По тексту Библии именно этот стыд с несомненностью свидетельствовал о нарушении ими заповеди в отношении Древа познания.

Адам и Ева в Саду душевно связаны так крепко, как никакая супружеская пара после них. Их свитые вместе высшие души способны на покаяние, но не на стыд. Жили ли они до грехопадения супружеской жизнью или не жили, они не стыдились друг друга. Для самой по себе животной личностности и нагота и секс естественны. Но дело в том, что после грехопадения Адам и Ева вдруг испытали иное сексуальное напряжение, незнакомое животной личности как таковой.

Современные люди по легкомысленности усвоили взгляд, по которому все, что относится к половой жизни человека, соответствует потребностям естества общеприродной и общеживотной жизни. Но как раз «естественного» в человеческом сексе мало, и чем больше сексуальная свобода, тем ее становится меньше. Сексуальное напряжение, в котором существует земной человек, колоссально, совершенно несопоставимо со всем тем, что происходит в этой сфере в животном мире и далеко выходит за границы естества. Высшая душа человека съеживается, как только сталкивается с этой если и не антиестественной (сексуальные извращения, преступления, помрачения и прочее), то внеестественной всепоглощающей стихией.

Причина ужаса высшей души перед сексуальностью плоти в том, что естественное вожделение до чрезвычайности усилено в человеке его воображением. Это уже не либидо животного мира, а что-то совсем иное. Сексуально возбуждаясь, человек чувствует вместе с давлением природной половой сферы еще нечто, чего в естестве нет, что привиделось ему вместе с возбуждением и чему природное либидо служит только запалом, а то и предлогом. Это совсем иное, чисто человеческое либидо, возникающее само по себе, безотносительно к животной жизни, которая лишь предоставляет себя ему.

Высшую душу ужасает, помрачает и приводит в смятение не половое влечение, а похотливость «ночного» воображения. То, что после грехопадения Адам и Ева устыдились своей наготы, свидетельствует о наличии сознания постыдного, которое есть составная часть морального переживания. В результате грехопадения человек обрел ощущение постыдного, греховного в себе. Это величайшее потрясение, от которого люди не могут оправиться.

Образ наготы тела другого пола нежданно-негаданно стал невыносимо распалять похоть воображения Адама и Евы. В их жизнь вошло новое начало, само появление которого требует морального обуздания, участия этического закона во внутридушевной и междушевной борьбе.

«Познание добра и зла» можно понимать в смысле чувственного (нравственного) узнания. Адам чувством познакомился с добром и злом. В названии заповедного Древа речь идет и об этической устремленности человека, о его несвободном нравственном чувстве, его моральной воле, основанной на сознании долженствования и чувстве долга.

Воля высшей души правит низшей душою человека (вернее, его животной личностностью) с позиции полноты своей жизненности. Ей не нужно делать «моральный выбор», строить систему этики и встраиваться в нее. Это необходимо моральной воле, которая стремится компенсировать свою слепоту силой установления, этического подавления и звучностью, заглушающей и подменяющей живое чувство, возникающее между высшими душами.

И еще одно новое чувство жизни вошло в первых людей. В чем-то существенном это чувство отвергало похоть сексуального вожделения. Бог создал Еву в подмогу Адаму, а она стала его возлюбленной и тем обрела поразительную власть над ним. Адам ослушался Бога потому, что «жена дала мне от Древа и я ел» (Б.3:12). Адам сам поражен своей беспомощностью перед Евой и ее властью над собой – властью, которая повергла даже запрет Бога в нем.

После того, как Ева и Адам съели от Древа, которое было «вожделенно для глаз», мужчина вспыхнул страстью, влюбился в жену свою, полюбил ее любовью-влюблением, утверждающей себя на сексуальном бескорыстии. В стыде его и ее после грехопадения – страх темного сексуального воображения, противостоящего и губящего впервые возникшее человеческое влюбление.

Грехопадение произошло тогда, когда Ева, съев плод с вожделенного Древа, обрела способность возбуждать возвышенную и восторженную любовь Адама к себе. И Адам «пал» под властью свежей влюбленности, в первый раз испытанной человеком.

Внутренний мир человека до грехопадения состоял из двух начал – высшей души и низшей души. Находясь в лаборатории Сада Эдема, первые люди самовольно впустили в свой внутренний мир некоторое новое начало, которое сразу же заявило о себе как «добром», так и «злом».

В результате грехопадения вскрыт новый пласт внутреннего мира человека, одновременно состыкованный как с высшей, так и низшей душою, и живущий собственной особой жизнью. Это новое начало и новый пласт – третья душа во внутреннем мире человека. Даже из того немногого, что мы сказали о ней, видно, что в ней, действительно, заключена величайшая путаница добра и зла.

Адам впустил в себя зло как добро. Третья душа есть место столкновения и путаницы (и в этом смысле место «познания») добра и зла.

Книгу Бытия можно понять так, что грехопадение состояло в самовольном включении третьей души в Структуру внутреннего мира человека. Она и есть собственно человеческая душа, душа не эдемского, а земного человека.

Не исключено, что в Замысле существовал другой вариант человеческой Структуры, чем та, которая есть, не предполагающий включение в Структуру человека еще одной души. Выбор варианта Структуры дан человеку, и он выбрал то, что выбрал.

Под понятием «душа» обычно понимают не какой-либо элемент Структуры или ее часть, а весь внутренний мир человека.

Душевный мир человека связан или содержит в себе какую-то высшую точку, которой он как бы принадлежит и на которую душа в пределе желает встать. Душа человека в состоянии подняться на высшую точку себя, обозреть самое себя и с этой высоты судить себя.

Способность судить себя с высшей точки в себе называют совестью. Когда я сужу самого себя судом совести, то надо зажмуриться или специально извернуться, чтобы уверить себя в том, что судят меня во мне без меня или из источника надо мной.

На некоторую высшую точку себя душа подымается в момент, когда узнает или проясняет новую (для себя) истину. Без такого, переживаемого в откровении мгновенного подъема, не может быть рывка в постигновении истины.

Чтобы покаяться, душе необходимо встать столь высоко, чтобы обозреть себя целиком. Покаяние возможно тогда, когда сверху как бы обозреваешь свою душу, с вышины видишь ее малость, низость, ничтожество.

Ровно так же, чтобы быть искренним, надо с высоты себя увидеть обман себя и побуждать себя не поддаваться ему. Я способен не только на искренность, но и на саморазоблачение, стыжусь самого себя и сознаю свое ничтожество.

Духовное страдание – одно из самых продуктивных состояний для духовного роста. В таком состоянии ищешь встать на высшую точку себя, с высоты ее обозреть все в себе и вокруг себя и тем разрешить духовное страдание. В духовном страдании предчувствуется радость избавления от него на вершине, которая ощущается на горизонте себя и манит. До нее – рукой подать, нужно напружиниться и одним рывком достичь ее. Уже представляешь себя на вершине, но занять ее, взмыть на высшую точку себя так и не удается. Она остается недоступной и ускользает. Отчего же?

Высшая точка себя существует только для обыденного сознания. Человек, способный на свободный духовный рост, рано или поздно достигает такого уровня духовного сознания и самосознания, что постигает: одним мощным усилием подняться на высшую точку внутри себя нельзя потому, что такой точки в душе твоей нет, что это не точка вовсе, не вершина на горизонте душевной жизни, а целый пласт ее, в которой можно перенести себя. То, что казалось точкой, каплей, оказывается водопадом, разливающейся рекой, на берегу которой ты жил до сих пор. Ты и раньше омывался ею и входил в нее, но казалось, что ты ходишь всегда по сухопутным событийным дорогам.

Моменты погружения в реку высшей душевной жизни представлялись моментами выпадения из всегдашней колеи сухопутной жизни, особыми и преходящими состояниями ее. Пласт высшей жизни заявлял о себе потребностью встать на вершину себя, звал к себе, но ты прежде не понимал этот язык. Теперь постигаешь, где вершится духовная работа, к которой подталкивали духовные страдания.

Представления о высшем (духовном) и низшем (психофизиологическом) пласте душевного мира человека непосредственно возникают и при сравнении человека и животного.

Каково положение этих душевных пластов друг относительно друга в человеке? Кажется, что они то сходятся, то расходятся, иногда борются друг с другом, в другие моменты взаимопроникают, сливаются, перекручиваются, в третьи – разъединяются, существуют параллельно. Трудно поймать момент, чтобы всего себя погрузить в чистые высшие воды, не пересекающиеся с мутным потоком низшей жизни.^*) И совсем нельзя всегда жить духовной жизнью.

В процессе духовного роста человек достигает духовной зрелости и тогда постигает, что два пласта эти не пласты вовсе, а две разные души: самобытийственная низшая душа и самобытийственная высшая душа.

Духовный рост это всегда усиление, обогащение, увеличение веса и значения высшей души. Представление о высшей душе достигается не иначе как в опыте свободного духовного роста. В разных религиях опыт этот зафиксирован в понятиях пневма, нешама, буддхи, духовное существо, внутренняя Божественность, Божественная искра или дух. Высшая душа – «Божественая доля свыше» (Иов. 31:2) в человеке.

Но если считать, что душа в человеке одна, то неизбежно стремление раскрыть то, что в истоках души, в подсознании, в бессознательном (додушевном) состоянии или в экзистенции,- найти то, что, по сути, заменило бы высшую душу, взяло на себя ее роль в человеке.

Если душа в человеке одна, то в поисках рабочего места внутреннего мира человеку необходимо искать то, что «над» ним, что «под» ним, что «сбоку» от него, то есть что «вне» его. Вынесенное из внутреннего мира человека главное дело его жизни требует привлечения потусторонних сил и побуждает к поиску их. Человек занят поиском каких-то сил, начал или инстанций, которые на правах ведущих должны исполнять вместе с ним (или за него) его дело жизни.

Если признавать существование только одной души, в которой идет борьба духа с плотью, то такую ситуацию человеческой жизни надо решать либо в пользу психофизиологической жизни (сколь угодно расширяя ее границы), либо в пользу духа, – в аскетизме, скажем, или приемами особых телесных или психических тренировок.

Все дело в том, как в том или ином учении структурно решен человек. Человек любой духовной культуры, осознав присутствие высшей души в себе, склонен определенным образом решать задачу своей жизни. Для того, чтобы, скажем, стать несмертным или получить благо высшей жизненности, надо как можно полнее, шире и глубже взрастить свою высшую душу (или внедрить себя, свое «Я» – в высшую душу), полнее задействовать ее в себе, предоставив низшую животную душу ее земной участи.

В существовании высшей души легче всего убедиться по знакомому и неустранимому недоумению от того, что большинство людей живут как бы без нее, с невыявленной высшей душой, в духовной пассивности, невразумительности, аморфности.

Высшая душа далеко не всегда проявлена в человеке (для чего обычно нужен труд и труд) и даже не всегда видна в глазах его. Но она и не подарок некоторым за веру или особые заслуги. Высшая душа есть в человеке, неустранимо содержится во внутреннем мире человека.

Человек добр и мудр не по природе, а в силу участия высшей души в его внутреннем мире.

Высшая душа есть носительница несмертной жизни. Низшая (животная) душа – носительница смертной земной жизни. Само это противопоставление двух душ еще не решает проблему строения Структуры человека, но уже закладывает основы учения о человеке и в конечном счете определяет общий взгляд на стратегию прохождения человеческой жизни.

Если в человеке две саможивущих души, то все его дело в том, чтобы перенести центр тяжести жизни из смертной жизни низшей души в несмертную жизнь высшей души. «Спасти» человека, то есть ввести его в жизнь вечную, способна его же высшая душа. И чем полнее переносишь центр тяжести своей жизни в высшую душу, тем отчетливее видишь, что две души эти не только не вступают в борьбу, но чаще всего не сталкиваются.

Совесть гложет и тогда, когда человеку невозможно было поступить иначе, когда вроде бы быть не может претензий совести. Но носителю совести, то есть высшей душе, нет дела до того, что и как происходит или происходило с тобой и в каких обстоятельствах ты действовал. Совесть не считается с потоком действительности, не включена в него, это не ее сфера жизни; и она судит из одной души другую душу.

В акте покаяния я живу высшей душою и очистительно переживаю то, что совершил, когда жил низшей душою.

Низшая душа и высшая душа живут совместно, но по разным принципам. Низшая душа стремится к покою, гасит любые возмущения; ее закон – успокоение после возбуждения, неизменность после изменения, нуль в результате счета. Напротив, высшая душа стремится к постоянным переменам, переходам, взрывам, к постоянному ускорению процессов, к нарушению стационарности и спокойствия, ко все большей и большей динамике своей жизни.

У высшей души есть своя воля. Это, например, воля, зовущая к отречению от блага низшей души, к самоотречению. Низшая душа есть тот «свой крест», который по Евангелию необходимо «нести». Это именно «свой» крест и «на каждый день» потому, что крест этот – своей низшей души, той, с которой живешь ежемгновенно.

Словам о несении креста своего в Евангелиях (см. Мф. Х,38-39;16;24. Лк.14;26-27. Мк. УШ,34-35) сопутствует мысль самоотречения, по которой следует «потерять душу», отречься от низшей души, дабы «сберечь душу», высшую душу.

Высшая душа занята добыванием истины, которая не нужна низшей душе. Высшая душа и низшая душа входят в состав человека, но мало зависимы друг от друга. В каждой из двух душ течет своя жизнь, и течет по-своему. Каждая любит по-своему и мыслит по-своему. В высшей душе чувствуешь себя живущим совсем не так, как чувствуешь свою жизнь в низшей душе и как привычно чувствовать подавляющему большинству людей.

В полную силу высшая душа действует в редких людях. Она лишь намечена в человеке.

Низшая душа оживляется стремлением к достижению желаемого и охлаждается, добившись своего. Все побуждения низшей души не имеют цели и назначения превыше нее. Ее любовь, психически возбуждая и радуя, сама по себе ни к чему не ведет и потому рано или поздно изживает себя. Высшая душа любит иной любовью, к которой не приложимы понятия достижения, разряжения, охлаждения.

Высшая душа сознает жизнь в себе в нераздельности или единстве с другими высшими душами и Богом. Сознание нераздельности – характеризующая черта высшей души и ее состояние жизни. Любовь высшей души осуществляет со-жизнь, в которой центры жизни двух или многих складываются и образуют общий и единый центр, не отменяющий составляющие его центры. Таков высший тип жизненности, непосредственно доступный человеку.

Низшей душе, направленной на другую низшую душу, любить «как себя» нельзя. Животная личностность низшей души сознает свою жизнь в отделенности от других животных личностей. Сознание отделенности – характеризующая черта низшей души и ее состояние жизни. Любить как самого себя при таком сознании себя живущим невозможно. Любовь к ближнему как к самому себе обретает смысл только в жизнедеятельности высшей души, где она не желаемое правило внешнего поведения, а заповедь, по которой человек стремится быть обращенным к другим людям своей высшей душой.

Внутренняя жизнь человека зажата между низшей и высшей душами и тяготеет то к одной, то к другой. Центр тяжести человека мечется между ними. От этих метаний – основное противоречие человеческой жизни, которое, по слову Толстого, состоит в том, что «человек хочет быть зверем или ангелом, но не может быть ни тем, ни другим». Противоречие это заложено в душевном мире человека и определяет побуждения его. Разрешение этого противоречия – в понимании того, кто есть человек и зачем он живет в этом мире.

Хозяин, удалившийся в Евангельской притче из Своего дома, – это Бог, который оставляет людей жить на земле. Слуги – люди. Таланты – их высшие души, оставленные Хозяином для прироста. Человек пущен в жизнь на рост и на вырост высшей души в себе. Духовный рост – рост высшей души – его основное дело в жизни.

Что такое духовная жизнь? Четко определить это, не определив прежде инстанции Структуры человека и работу этой Структуры, нельзя. Но в предварительном порядке скажем так.

Каждый человек непрерывно живет событийной жизнью, радуясь и страдая от того, что происходит с ним и в нем, веселясь или грустя, чего-то добиваясь или уступая или захватывая. Вся ежеминутная человеческая жизнь связана с переживаниями процессов жизнепрохождения. Но есть в каждом, хотя и урывками, другой род жизни, в моменты которой событийная жизнь останавливается и человек переживает само свое жизнепрохождение и то, что откликается на него во внутреннем мире.

Эта, так сказать, «вторичная жизнь» и есть духовная жизнь, поле которой не событийная жизнь, а то, что порождает событийная жизнь. Духовной жизнью живет высшая душа человека. В духовной жизни человек глядит на все, что происходит с ним и с другими, на свое и других жизнедействие со стороны и высоты высшей души, осмысливая и судя, но не в целях явить себя другим, а для себя, судя и постигая самого себя, себе удивляясь, себя стыдясь, а то и восторгаясь собою.

«В человеке два человека, – сказал как-то Лев Толстой, – один не настоящий, тот, которого обыкновенно считают собою: Федя, Л. Н., Ив. Ив., тот, который родился мальчиком или девочкой в русской, французской, дворянской, купеческой, крестьянской семье, у которого такие глаза, такой нос, которому столько лет. Это человек не настоящий, а настоящий тот, который живет в этом человеке и с каждым годом, днем, часом все больше и больше проявляется и все больше и больше получает власть над Л. Н., Ив. Ив и т. п.»(том 55 с. 268).

Человек знает в себе сразу обе души. Высшая душа и низшая душа вместе создают то напряжение внутри душевного мира, без которого не было бы собственно человеческой жизни. Это внутридушевное напряжение задействует силы свободного роста, которые производят человеком работу Бога – работу, совершаемую человеком по его сообразности Богу и в силу его подобия Ему.

Человек есть и ноша Бога и Его носильщик; и то, что производит работу и сама работа. Человек есть орган Божественной Работы.

Недостаток двухполюсной или двудушевной Структуры человека в том, что, опираясь на нее, мы вынуждены насильственно включать собственно человеческое – творческую жизнь человека, его художественную волю и его интеллект – либо в высшую душу, либо в низшую душу, либо двухмерную равнодействующую высшей и низшей души. Одни ищут в низшей душе возможности проявления интеллекта и художества, слепо приписывают ей творческие способности, выуживают их из нее так же. Другие считают творческую жизнь духовной жизнью и причисляют ее к духовной жизни высшей души.

Любовь и разум в высшей душе совсем не те, что в низшей душе. Но и в той и в другой – не те, что любовь и разум в третьей душе, в сфере творчества человека, его культуры, воображения и интеллекта.

По Библии низшая душа выведена Землею, и мы в праве называть ее земною душою. Плоть человека и его земная душа слиты и образуют его психофизиологическую животную личностность, человеческую животность.

Надо разграничить сферы приложения понятий сексуального вожделения и любви животной личностности. Сексуальное вожделение – предусмотренный Природой избыток сил жизненности плоти. Страстность же любви животной личностности являет предельное напряжение психической жизни человека. Такая любовь есть самовыражение той жизненности, в поле которой обитает низшая душа человека.

Одна животная личностность по «симпатии» выбирает психофизиологический облик другой животной личностности и кипит желанием обладать ею. Берет в каждый момент такой любви кто-то один; другой, желает ли он того или не желает,- отдает. Впрочем, чтобы человеку выжить в жестких интерпсихических условиях жизни, его земная душа должна уметь поддаваться. Однако «поддаваясь» другому, она ничего не «отдает», а лишь позволяет легче взять у себя.

Обладание центром психической жизни другого и его накалом жизненности есть для земной души средство пополнить свою жизненность, разгорячить себя и тем усилить остроту самоощущения.

Воля любви животной личностности всегда одна и та же: брать себе. Таков основной мотив всей направленной вовне жизнедеятельности земной души и ее главная радость жизни.

Сексуальная стихия плоти активно ассистирует воле низшей души на захват, делая ее напор принудительным и алчным. Что опасно для жизнестойкости самой низшей души. В нормальной и здоровой животной личностности воля низшей души правит вожделениями плоти, ставит ей границы и пределы. Необузданная плоть крушит земную низшую душу, нивелирует и извращает ее.

Каждая душа в Структуре человека имеет свое сознание жизни. Низшая душа сознает свою жизнь в отделенности от других животных личностностей и земных душ. Сознание отделенности – сознание жизни низшей души и характеризующая ее черта.

Любовь животной личностности – в соответствии с сознанием отделенности низшей души – индивидуализирована, пристрастна и избирательна. Объект этой любви четко отграничен и таковым остается для нее навсегда.

Высшая душа, в отличие от низшей души, сознает жизнь в себе в нераздельности или единстве с другими высшими душами. Сознание нераздельности – сознание жизни высшей души и характеризующая ее черта.

Любовь высшей души – в соответствии с сознанием нераздельности высшей души – совершенно иного рода, чем любовь низшей души. Это и любовь-благоволение, которой не нужно предмета, и любовь, осуществляющая со-жизнь.

Третья душа любит не так, как низшая душа и высшая душа. Ее любовь – возвышенное, бескорыстное и надплотское чувство, обращенное не непременно к человеку, но и к любому явлению жизни и Мира. Верный образчик такого чувства – поэтическое влюбление или эстетическое любование. Вся культура человека держится на этой «идеальной», свободной от желаний обладания, восторженной и платонической любви. Такую любовь мы назовем филической любовью. А саму третью душу – филической душою.

Про филическую душу нельзя сказать, что она сознает свою жизнь в отделенности или нераздельности с другой душою. То, куда филическая душа стремится перенести себя или отдать себя, она по большей части сама создает себе. Филическая душа обладает сознанием отделенности, когда живет совместно с низшей душою, и сознанием нераздельности, когда живет вместе с высшей душою. Сама по себе филическая душа несет в себе сознание открытости, сознание входа.

Если любовь животной личностности – любовь «земная», то филическая любовь – надземная. Филически влюбленный обращен к тому же образу, что и пылающий земной любовью, но видит в нем не психическую личностность, а только ему видимое мерцание иного, сверхпсихического образа, переживаемое как «видение», к которому влечение плоти не приложимо. Видение это «вдохновляет», его можно «созерцать», но его нельзя «брать», взять. Объект филической любви воспринимается чем-то высшим, горним. Сюда – наверх – следует отдавать себя в филической любви.

Филически любящие глаза выражают готовность отдать жизнь из себя куда-то ввысь. Весь накал этой любви-влюбления определяется готовностью перенесения себя в горнюю сферу жизни другого, вливание себя в нее и служение ей. В роли этого «другого» может быть и Прекрасная Дама, и Наука, и Театр, и Поэзия, и Мудрость, и Народ, и Учение, и Сам Господь Бог.

В человеке есть способность филического «вживания» в образ другого, которая с легкой руки К. Роджерса стала, в отличие от эротической «симпатии», называться «эмпатией». Почти каждый из нас способен попытаться вообразить в себе другого и отчасти стать им. Это один род филической самоотдачи. Автор, который пытается зарядить собою, своим чувством, воображением, умом того, кто будет его слушать или читать, – другой род самоотдачи филической жизненности. У читателя, слушателя, зрителя – третий (и далеко не последний) род филической самоотдачи.

Способность филической души представлять себя другим человеком (или животным, или деревом, или явлением Природы) не надо путать с переживанием «ближнего» в высшей душе. Филическая душа, чувствуя «за него», ничего не берет на себя, и брать не может. Высшей душе не нужно воображать, она чувствует – и не может не чувствовать! – по своим каналам жизненности, посредством которых высшие души изнутри сообщают (когда сообщают) друг другу о себе.

Основная воля филической души и выражающая ее сущность – творчество и творческая воля. Филическая душа знает высшее свое благо в том, чтобы плоды ее творчества – ее мечты и фантазии, идеи и идеологии, произведения искусства и ума – зажили в человечестве собственной жизнью. Филическая душа и творит ради того, чтобы что-то от нее обрело прочное бытие и укоренилась в человеческой жизни. Быть может потому, что сама по себе филическая душа чувствует себя не укорененной в действительности и мучается этим.

В молодости князь Дмитрий Нехлюдов, герой толстовского «Воскресения», завел короткую интрижку с Катюшей, молоденькой безродной воспитанницей его тетушек, не принуждал ее, не обманывал и ничего не обещал. Эпизод этот мог не иметь для Катюши драматических последствий. Но случилась так, что именно с него началась цепь роковых обстоятельств, жертвой которых стала Катюша. Так распорядилась жизнь. Она забеременела, родила, потом потеряла ребенка, много испытала и в конце концов стала проституткой. По недоразумению Маслову обвинили в убийстве клиента и осудили.

Нехлюдов, будучи присяжным на суде, узнал ее. В нем неожиданно заговорило то, что, несмотря ни на какие соображения и оправдания, возвестило ему, что он виновен в случившемся с ней, да так, что теперь он во искупление вины должен не только помочь, выручить ее из беды, но посвятить ей жизнь. Поведение Нехлюдова и его чувства морально чрезмерны, но так работает свободное нравственное чувство высшей души отдельного человека. Чувством этим, улавливающим и разоблачающим не очевидную всем и каждому безнравственность, высшая душа фундаментально отличается от чувства жизни животной личности, даже сколь угодно облагороженной и цивилизованной.

«Воскресение» – роман о свободном нравственном чувстве человека. Им меряются все персонажи его.

Пятая заповедь Нагорной проповеди навсегда связано с учением Льва Николаевича. Она привлекла Толстого совершенством выражения свободного нравственного чувства.

«Око за око» – принцип справедливого воздаяния, на котором строится мораль человеческого общества, в том числе и правового. Заповедь «не противьтесь злому насилием» обычно представляется неисполнимым идеалом морального закона, состоящим в одной и той же линии морали, что и закон справедливости, но возведенный на высшую ступень, к этическому потолку. Для Толстого эта евангельская заповедь не моральный максимализм, а провозглашение свободного нравственного чувства, отталкивающегося от этического закона как такового. Пятая заповедь по Толстому противопоставляет свободно нравственное и моральное – идеал ненасилия идеалу справедливости, общественным заповедям самого высоко разбора.

Свободное нравственное чувство – чувство жизни высшей души. Свободным нравственным чувством высшая душа знает себя живущей.

В элементарном виде чувство это знакомо особо нравственно чувствительным людям, когда они душевной болью реагируют на низость или морально некрасивый поступок, регламентирован ли он этически или большинство людей сочли бы его мелочью, не заслуживающей нравственного возмущения.

Установления морали отталкиваются от недолжности причинения общественного или личного вреда и выработаны не высшей душою отдельного человека, а этическими соображениями общества. Свободное нравственное чувство высшей души исходит из нравственной интуиции, непосредственно опирается на свободу нравственного чувства: Не делай ничего, что не соответствует своей совести (своей, а не чужой или всех), то есть свободному нравственному чувству.

Звучность, полнота и достоинство свободного нравственного чувства – своей совести личнодушевной жизни человека – зависит исключительно от уровня нравственного духовного сознания высшей души, от проявленности ее чувства жизни. Что при этом одобряют или осуждают установления этики для своей совести, не имеет значения.

Этическое сознание текуче и податливо. Его можно обмануть. Построенное на нравственной интуиции свободное нравственное чувство обмануть нельзя.

Принцип неделания хорош тем, что становит делание в зависимость от уровня духовного сознания, соответственно чуткости нравственного сознания и нравственной воли.

В сравнении со свободной нравственной волей высшей души, моральная воля, выработана филической душою. Она несвободна и, значит, духовно не столь полноценна, но тем не менее (и благодаря этому), жестко заявляет о себе в качестве назначающей воли, управляющей всей жизнью человека.

Есть три типа мыслителей. Одни разумом сердца, разумом высшей души добывают новую мысль или новое откровение «своей истины». Это – охотники. Высшая душа всегда охотник. Другие силою интеллекта из добытого охотниками более или менее вкусно готовят умственную пищу так, чтобы люди могли переварить ее, насытиться и получить пользу или усладу. Это – повара: интеллектуальные мастера, эрудиты, виртуозы критического и аналитического ума – люди талантливые. Третьи – официанты – составляют меню, на выбор предлагают готовые блюда клиентам, в качестве знатоков объясняют, какое какого вкуса, из чего и кем сделано, каким способом есть и дают всевозможные советы. Стремясь угодить, они определяют, что с чем вкусно, кладут приправы и специи, сервируют блюда, разогревают или охлаждают их и получают плату.

Сама по себе добытая охотником истина официанту совсем не интересна. Он хитрит, ловчит, пускает в ход практический житейский разум – тот разум низшей души, которым человек пользуется в повседневности, живя среди людей и добиваясь успеха. Это они, официанты мысли, создают модное умонастроение, которым в данный момент руководствуется публика.

Основная поварская масса не особенно нуждается в охотниках, способных доставить на кухню то, что сюда еще не поставляли, и что им еще надо оценить и научиться готовить. Но есть среди них и мастаки своего дела, которые не желают тиражировать прежде созданное и ищут новые возможности для творчества. Они, бывает, выходят на охоту, но охотниками не становятся, так как воспринимают добычу специфически кулинарным взором.

Если охотники добывают по заказу кухни, то они не охотники, а служащие у поваров. Подлинный охотник выходит на промысел для того, чтобы добыть то, что до него не было добыто. Но он зависим от цеховых интересов поваров.

Изредка встречаются охотники, обладающие поварским талантом, но далеко не все пользуются им. Судьба добытого охотниками, как правило, зависит от высокомерных поваров и шустрых поварят. То, что сегодня почему-либо не подходит поварам, то объявляется невкусным, ядовитым, в пищу непригодным и ненужным. Официант был бы и рад предложить на стол нечто неизведанное, но повара обычно предпочитают комбинировать с тем, с чем им привычно и сподручно комбинировать. Блюд разных много, что происходит на кухне, клиент не знает, и чаще всего знать не желает. И потому не различает, кто повар и кто охотник. Он очно знаком только с официантом.

Охотник работает высшей душою и официантом стать не может. Между разумом охотника мысли и разумом официанта мысли – пропасть. Их ничто не связывает, они нигде не пересекаются, даже участвуя в одном процессе. Разум охотника понимает, чего желает и добивается разум официанта, тогда как последний не способен и не пытается уразуметь устремлений первого.

От мысли требуется, чтобы она сначала доказала свою пригодность в качестве помощника повара, потом послужила официантом и только тогда, показав причастность к цеху, получила право охотиться.

Поварской разум, пусть и со своей точки зрения, способен воспринять и оценить добытое охотничьим разумом. Но для публики в обеденном зале важно только, чтоб было вкусно. Повар знает, что от него ожидают пусть и малосодержательные, но вкусные образы и смыслы, он нацелен в другую сторону, на клиентов, вынужден трудиться заодно с официантами, хорошо знать официантов мысли и поставлять им то, что нужно. В светской культуре остается только то, что приняли повара, исходя из своих цеховых интересов и гастрономических вкусов современников.

И все же поварской разум – не разум охотника, то есть высшей души, и не разум официанта, то есть низшей души. Это третий тип разума, соответствующий особому сознанию жизни, не сводимому к сознанию жизни высшей души или низшей души.

Высшая душа, низшая душа и филическая душа потому и ДУША, что каждая из них не только любит по-своему, но и каждая обладает своим разумом.

Разум высшей души – разум-охотник, разум-мудрость, или просто разум,- есть сердечная способность вникновения, проникновения и постигновения – прежде всего внутридушевной жизни и путей ее превращений.

Добыв что-то, разум-охотник вносит добытое в свою высшую душу и спрашивает: что это? Когда человек встает перед решением вопросов жизни, то он пытается вобрать всю целостность ситуации, в которой он оказался, разом показывает ее себе и спрашивает: как быть мне? где правда? чему и кому верить? что более и что менее важно, ценно, нужно? что главное? что сначала и что потом? что добро и что зло? – как жить? И каков должен быть сам порядок работы мысли, о чем прежде думать, о чем после? На все эти вопросы человек, прежде всего, ищет готовые ответы в своей высшей душе.

Влияние высшей души во внутреннем мире человека не экзотическое явление. Охотники мудрости из поколения в поколение вырабатывают общее жизневоззрение, на основании которого действуют люди, и закладывают его в глубины высшей души отдельного человека.

Одно дело содержание мысли высшей души, другое – биение ее, оно у всех разное. Мысль обязательно придет, когда свое, родное биение мысли трепещет, как на кончике иглы. В мысли-мудрости передается сотрясание жизни высшей души. Разум высшей души узнает знаемое в своих глубинах, воспринимает очевидность данных скрытого в себе высшего сознания и разумения.

Чтобы узнать знаемое в высшей душе, надо в минуту духовного благосостояния суметь обратиться к действующему глубинному источнику истины, туда, где хранится свое знание, сокровенный свет своего духовного роста – своя истина.

Своя истина – своя сердечная истина и особенное свое сердечное отношение к человеческой жизни. Свою истину человек может только угадывать, и угадывать не мозгом, не умом, а разумом высшей души.

Верная мысль, то есть своя истина, это всегда верно угаданная мысль.

Прежде, чем начать думать, разум-охотник уже чует глубину мысли в том, над чем он будет думать. Это непременное условие работы мысли высшей души. Еще не зная самой мысли, высшая душа знает, где и в каком направлении искать ее. В интуиции на глубокую мысль (то есть чуткости к истинному, важному, неважному) и отправляется охотиться разум высшей души.

Поиск истины разумом высшей души идет не наугад. Разум-мудрость обладает чутьем на истинное, на направление к истинному. Перед разумом-охотником, как из спутанного клубка, торчит множество концов ниточек, но он знает, куда взглянуть, за какую ниточку потянуть, чтобы вытащить то, что он ищет.

Ища ответ своей истины, разум высшей души вновь и вновь возвращается к одному и тому же, спрашивая: так ли? верно ли? При этом высшая душа или ответа не получает, и тогда в ней, после успокоения возбужденного разума-мудрости остается томящий осадок пустоты, или получает положительный ответ, который не узнать нельзя. Получение ответа немедленно узнается по той счастливости душевной, которую ни с чем не спутаешь. Это счастливое ощущение может стать величайшей и необходимейшей радостью, которую ждешь и без которой не можешь в жизни. Хорошо знающий и, значит, ждущий это счастливое состояние человек вполне может предугадывать его по малейшим признакам наступления его, по одному намеку на эту радость.

Радость эта – радость обличения невидимого как видимого. Она не всегда доступна и возможна. Ее нет в состоянии душевного обморока. Или в состоянии сна, хотя сам поиск, бывает, продолжается и тут: когда полусонная мысль сама собою набредает на верный путь, то душа мигом откликается, и человек просыпается с ощущением озарения, пытаясь разобраться, что же открылось. Тогда начинает функционировать мозг, который гасит нежданную вспышку и ею вызванное духовное наслаждение; душа успокаивается и вновь засыпает...

Работа угадывания направления к истине идет почти автоматически; охотник мысли сам собою бродит, перебирая, предполагая, проникая, отвлекаясь и вновь ища. Но как только получает хоть слабый сигнал истинности, так тотчас прекращает перебор. С этой остановки разум-охотник идет словно на запах, предвкушая духовное наслаждение.

Высшая душа голодна. Голод духовный вызывает сосредоточенность и серьезность духовного благосостояния, в котором она обращается вглубь себя. Это вполне молитвенное состояние, молитва разума, вызывающая в себя высший Свет Разума, в котором раскрывается мудрость.

Молиться разумом можно только при особой душевной ясности. Когда в душе путаница мыслей и чувств, нечего ждать просветления. В состояние ответа на глубокие вопросы жизни человек входит, прежде всего, усилиями ясности душевной.

Мудрость – это орудие узнания истины душою, распознавания правды и лжи и различения того, что важно, от того, что неважно.

Разум высшей души не разглядывает и не летит взглядом; он, как охотник, вглядывается. Иногда действие разума-мудрости вводит высшую душу в состояние «вИдения знания». Состояние это возникает чрезвычайно редко. В такие минуты думаешь не ты, а мысли, важные, глубокие, проходят через тебя; ты не успеваешь не то, что удержать или усвоить, а следить за ними. Сам процесс прохождения или самопроизвольного выделения «знания» бывает мучителен, словно захлебываешься водами изнутри, забивающими какой-то канал так, что нет возможности нормально дышать.

Разум-мудрость – это всегда слушание: либо в свою душу, либо из души в душу, либо слушание живой души вообще; но не вещи. Разум высшей души постигает только одушевленное и в состоянии охотиться там, где признает душу живую. Разумом можно постичь душу другого человека или собаки, лошади, таракана даже, но не Вселенной с ее законами. В материальном мире разум высшей души ничего не видит, видеть не может и не желает. Неодушевленное – темная для разума-мудрости сфера.

Видение разума высшей души является целостной формой восприятия живой души. Разум-мудрость не имеет дело с частями, только с целостностями. Разум высшей души словно не способен разлагать на части. Что не означает, что он схватывает душу или душевные явления в полном объеме. Узнавая цельную картину душевной жизни, разум каждый раз слышит по-разному и выдает неодинаковые цельные картины. На всех них непременно будет лежать отпечаток лика духовности носителя разума. Между этими картинами возможны противоречия, так как высшая душа каждый раз заново считывает самоизъяснения разума в себе.

Разуму высшей души всегда мерещится. Сегодня – одно, завтра – другое. Вопрос об эмпирической пригодности разума высшей души ставить нельзя. Нельзя разум-мудрость и поверять логикой. Он внелогичен. И чем человек искреннее в выражении работы своего разума, тем больше он рискует обнаружить противоречия в своих взглядах.

Внелогичность разума высшей души – несомненное благо. Он дан нам не для того, чтобы его помощью конструировались машины. Утилитарно использовать его невозможно. Он не пригоден к этому.

Разумом высшей души нельзя вершить зло в мире; нельзя его использовать во зло. Высшая душа не может нести зло в Мир.

Мысль мудрости – живая. Как все живое духом, она способна расти свободно, сама из себя, все более и более прозревая, обретая все большую и большую зрелость и глубину.

Обычно человек делает усилия понимания в целях дальнейшего своего проживания, в котором сподручнее жить по понятому. Он понимает, чтобы жить. Нужно же наоборот: жить, чтобы более и более понимать, все более увеличивать полноту разума-мудрости в себе, все глубже постигать свою истину, расти духом.

В режиме разума высшая душа находится в процессе узнавания, узнания и постигновения из себя, определенно схожего с воспоминанием знаемого. Разумом в душевном слушании узнаешь знаемое. Радость открытия, совершенного разумом-мудростью, и самой его работы – это всегда радость восстановления словно утраченного в душе, точно воскрешения чего-то в ней, ее оживления. Я мыслю, значит, я оживаю. Кто хоть раз был полон этой радостью, тот мог заметить, что в этот момент – что бы ни открывалось ему – он всех и все любит. Для узнания (себя ли или другого в себе) нужна особая душевная чуткость, обретаемая любовью. Не только действие, но и передача мудрости без любви затруднена или невозможна. И, слава Богу.

Любовь нужна разуму высшей души в качестве пробойной душевной силы постигновения. Но не только. Любовь необходима высшей душе и для передачи постигнутого. Для того, чтобы вы услышали меня, мало, чтобы вы находились в душевном благосостоянии восприятия мудрости от другого человека, еще нужно, чтобы то, что я говорю, было высказано с любовью. И не в смысле любви к Истине, что само собой, а с любовью именно к тому известному или мне неизвестному человеку, которому я говорю или для которого пишу.

Если я действительно хочу передать другому – и хочу передать именно «свою истину», – то я буду делать это непременно с любовью, хотя и не настраивая себя на особый душевный лад и без слез умиления. Да и как же иначе! Я сам отдаю другому плоды своей души и не могу не любить того, кому отдаю душу.

Тут, так же, как в любви, – душа кладется. И потому искренняя и увлеченная передача своей истины из души в душу схожа с объяснением в любви. Недаром человек, которому в такую минуту отказали в понимании и сопонимании, ощущает такую же душевную боль, какую испытываешь, когда отказывают в ответной любви или в любовь твою не верят.

Воспринять душою передаваемую «свою истину» – значит уже полюбить передавшего ее тебе. Не исключено даже, что мы затем ищем передавать истину, чтобы полюбили нас.

Да, можно проповедовать по вложенной в нас духовной необходимости передавать знаемое в своей душе; можно идти на проповедь истины по любви к людям; можно и из тщеславия. Но среди разных мотивов проповеди истины не следует забывать и мощную духовную потребность вымогательства любви к себе.

Без любви поварами мысли легко передаются плоды другого ума. Без любви, и легче с ненавистью, вещается ложь – отсюда обычное сожительство лжи, лицемерия и ненависти. Но любое действие разума высшей души на передачу своей истины не произойдет без любви. И наоборот: движения любви в высшей душе усиливают работу ее разума.

Разум высшей души – не бывает сильнее или слабее. Он присутствует или отсутствует. Когда он есть, человек глубокомыслен, когда его нет, человек легкомыслен. Можно быть очень умным и все же неразумным человеком. Оппозиция разуму-мудрости вообще не глупость, а легкомыслие. Легкомысленные – люди легкой мысли, которая ничего не весит. Есть примеры легкой мысли умнейших людей всех веков.

Легкомыслие – обморочное состояние высшей души, при котором человек, вообще говоря, не утрачивает поварской способности к изощрению ума и воображения. Беда легкомысленного человека в том, что он мало получает из глубин своей высшей души. При одних и тех же умственных способностях, даже при возрастании их с годами, можно быть глубоким человеком в двадцать лет и стать легкомысленным в тридцать или сорок пять.

Легкомысленность – не особый режим работы, а неспособность высшей души работать разумом. Это не порок, а недостаток. Страшна не легкомысленность сама по себе, а агрессивная легкомысленность, при которой человек испытывает подспудный страх перед Истиной, неприязнь к любому задушевному ее проявлению и порочную страсть ко лжи душевного лицемерия.

Как есть благородные и неблагородные чувства, так есть благородные и неблагородные мысли, независмо от того, сколь они верны и обоснованны. Мысль или общий взгляд на жизнь может соответствовать действительности (быть верен в этом смысле), но не благороден.

Мысль о том, что миром правит секс, или деньги, или властолюбие, в некотором ракурсе справедлива, но это не благородная мысль.

Соответствует или не вполне соответствует действительности мысль о том, что миром людей правит любовь, или стремление к творчеству, или стремление слиться с Богом, но это благородная мысль; за одно это ее не следует третировать как мысль ложную.

Благородство – такая же характеристика мысли, как и ее справедливость.

Мысль от высшей души – не обязательно мудрая мысль, но обязательно благородная мысль.

Неблагородные истины вредны, они разносят зло. Благородная мысль дает благо и непременно противостоит злу.

Главное отличие работы ума низшей души от работы разума высшей и филической души в том, что в ней не столько мысль, замысел, расчет, сколько поступок, исполнение. Умственная работа низшей души в куда большей степени протекает в конкретном действии, чем в расчете. Низшая душа думает поступками. Ей не свойственно сначала обдумать, а потом делать. Она думает, делая. И часто так искусно, что связь ее размышлений даже задним числом объяснить трудно.

Глубокомыслен тот человек, в котором высшая душа работает разумом. Когда же думает низшая душа, то он – хитер. Хитрость – действие, мысль, выражающая себя в действии. Хитростью каждый лавирует в жизни. Интрига – ум-хитрость в действии.

Действия разума низшей души основаны на сознании плотско-душевной отделенности человека и многим обязаны интуиции на проявления давления плоти в животной личностности. Поэтому хитрость обычно связана, не скажу, со знанием исключительно дурных черт человека, скажу – с незнанием лучших сторон его. Хитрецу трудно поверить в мотивы поведения, продиктованные высшей душой. Он в них и не верит. Они для него – обман, совращающий простаков, то есть результат действия все той же хитрости. Мудрец для хитреца – тоже хитрец, только особенным образом лгущий.

Хитрость часто ассоциируется с притворством, житейским лицемерием, фальшивой внутренней активностью. Это и так и не так. С одной стороны, хитрость предполагает бездействие духовной силы Искренности в высшей душе. С другой стороны, разум-хитрость – не извращение, не фальшь и не притворство, а действительное и подлинное состояние разумности низший души.

Естественной хитрости поведения животного – основе его жизнеспособности – издревле поклоняется человек. И Библейского Змия отличала именно хитрость.

В основе психодинамической функции низшей души, несомненно, лежит предварительно не анализируемая хитрость. Хитрость эта, впрочем, не есть нечто глубинное и духовно значимое в человеке, а напротив, самое наружное, хотя и сокрытое. Низшая душа, в отличие от высшей души, действует скрытно.

Хитрость считают житейской мудростью. Хитро-умность всегда почиталась человеком, ей стараются выучиться, перенять, обладать. Недаром Змей-искуситель стал символом мудрости. Мудрости, служащей утилитарным целям.

Диву даешься на психологическую точность и ловкость наглых приемов и методов, которыми люди власти, бизнеса и газет безошибочно эксплуатируют души людей. Придумать такое нельзя – можно только практически усвоить, перенять и исполнить. Конечно, они – официанты мысли и пользуются советами поваров-умников, но безошибочность их и беспроигрышность не от тонкости мысли, а по аналитически недоступному им самим знанию того, как и что в тех или иных целях надо делать или говорить.

Великое множество рядовых случаев такого рода во всех областях жизни убеждает, что и здесь в основе лежит не мгновенная сообразительность, а видение хитрости.

Оппозиция хитрости не ум, и не мудрость, и не глупость, а простодушие. Простодушный человек может быть великим комбинатором в уме, изощренно и азартно выдумывающим ловкие ходы. Но стать официантом мысли, реально выполнить что-нибудь из того, что придумал, он не способен. Простодушие – все же исключение. Основу маневренности человека и его положения среди людей составляет состыкованность его хитрости, разума его низшей души и его филического разума.

У глупого человека глупа не отдельная мысль, а сама постановка мысли. Глуп сам его взгляд на вещи, глупо течение его мысли. Вызвано это не недостатком активности работы мысли самой по себе или неспособностью той или иной души думать. Мы воспринимаем глупость уродством, а это не уродство, а самоперемещение центра тяжести работы мысли в низ Структуры душевного мира человека, установление его в низшей душе. Глупый часто бывает хитрым, очень ловким в повседневной практике жизни, способным изощренно мыслить поступками, как это свойственно только практическому разуму низшей души человека.

Человек не может не задавать себе вопросы: зачем он в Мире, откуда зло в нем, зачем и откуда «Я» и что его ждет по смерти? Ставит главные вопросы жизни человеческой не только разум высшей души, но и интеллект филической души и практический разум низшей души.

Низшую душу главные вопросы жизни приводят в состояние нежелательного беспокойства. Низшая душа хочет, чтобы эти чуждые и непонятные ей вопросы были как-то (как угодно) разрешены. Чтобы смочь и дальше неотягченно жить земной жизнью, низшей душе нужно «закрыть» их.

Терзаться главными вопросами человеческой жизни способна только высшая душа. Мало того, она никогда не перестает болеть ими.

Мудрость – не ответы, а вопросы. Поэтому-то разум-мудрость всегда сознает (и чем глубже он, тем острее), что чем больше знаешь, тем больше понимаешь, что мало знаешь, и мучается этим незнанием и безответностью. Это понимание и мучение относится к мудрости, к вопросам, а не к отвечающей на них творческой деятельности ума.

То, что низшая душа желает «закрыть», и как можно прочней, окончательней и быстрей, то высшая душа, напротив, стремится с новой силой «открыть» – на том же или на более высоком уровне понимания. Эти несовместимые требования внутридушевной жизни и примиряет филическая душа.

Филическая душа уводит целостного человека туда, в такую сферу, где центральные вопросы его жизни решаются просто, окончательно, завлекательно и, если есть надобность, красиво. Она дает такие ответы, положения и истории, в которые низшей душе легко поверить. Стандартный человек преимущественно жил и живет низшей душой, и по этому самому, то есть по своему всегдашнему равнодушию к центральным вопросам жизни, удовлетворяется искусно и специально для него приготовленными блюдами филического творчества.

С другой стороны, даже человеку полноценно взведенной высшей души невозможно жить лишь бросками духовного роста; он требует помощи. И разуму высшей души нужна передышка, разрядка, остановка. Филическая душа, предоставляя ей это, мало-помалу приспособляется к высшим запросам жизни человека и подменяет работу высшей души. Ответы, создаваемые филической душой на главные вопросы жизни, должны удовлетворять и низшую душу и при первой необходимости служить заменой соответствующим потребностям высшей души.

Через духовное равнодушие человека так трудно пробиться потому, что это равнодушие защищено и «прикрыто» богатствами филического творчества. До высшей души через филическую душу – не докричишься. Человек оглушен и ослеплен разнообразными звучаниями последней.

Есть еще и мнимодушевность мысли, которая происходит не из какой-либо боли внешней или внутренней жизни человека, а опирается исключительно на желание ума мыслить и получать от этого удовлетворение. Тут интерес разговорный или научно-разговорный, профессиональный. Бывает, что для большего наслаждения мыслью и ее привлекательности берут больную и грозную тему всей жизни человека и варят из нее вкусную или доходную умственную кашу.

Работа разума высшей души подобна метанию молота: раскрутил молот, выпустил его, и он сам взметнулся ввысь.

Работа интеллекта подобна прыгуну в высоту: разбежался и прыгнул через планку.

Про филический ум, да и про всю филическую душу в целом, трудно сказать, что она «своя». В субъектности действует разум высшей души; от него из меня в меня истекают озарения и видения. Без меня их не было бы. Про филический ум так не скажешь. Я более или менее волен усиливать или ослаблять его силу во мне, но он подчинен своим собственным уставам, законодатель которых находится в стороне от меня. Общепринятый тон науки потому, наверное, так строг, что научная мысль (в ее представлении о себе) демонстрирует работу всеобщего Ума. Законами филического ума человек не управляет и их из себя не устанавливает. Словно, филический ум человеку придан.

Самосознание филической души чем-то схоже с самосознанием тела. Как и тело, филический ум дан в пользование. Он бывает голоден, он вмешивается в жизнь человека, человек бахвалится им, тренирует его, его холит или губит, способен переносить в него центр тяжести своей жизни и ударение самосознания или вовсе отчуждать его от себя. В конце концов, человек может его потерять; и это страшит его так же, как смерть тела.

Впечатление такое, что филическая душа включена в особую филическую реальность и составляет ее часть. Эта филическая действительность не земного происхождения и в человеке есть от века.

Влюбленный в полном смысле слова живет не земной жизнью, не той, которой живут все существа на Земле, а иной, филической жизнью. В состоянии влюбления человек переключается в особую жизненную сферу, находящуюся вне реальности или в иной реальности – и включается в эту иную реальность, где и действующие лица не те, что на Земле, и действуют они не так и живут иной жизнью. То же самое происходит тогда, когда человек полностью погружен в художественное творчество или находится в состоянии интеллектуальной деятельности, проистекающей (это не всегда понимают) в иной реальности. В такие минуты земная жизнь прекращает существовать для человека или, во всяком случае, нужно, чтобы земная жизнь не мешала ему жить другой жизнью, которую многие из нас почитают духовной жизнью, вдохновением – и в таком качестве приветствуют ее.

Творческая воля и вообще все филические качества и способности не включены в психофизиологическую сферу и не присоединены к ней, они ей не принадлежат и из нее не вытекают, не надстраиваются на ее основе, не происходят от нее эволюционным или каким-либо другим путем.

Скука – вот чисто филическое переживание, незнакомое существу, филической душой не обладающему. Филические качества, способности, воления это проявления особой и самобытийственной филической души человека. Это не легко принять потому, что филическая душа соединена с человеческой животностью, ввернута в нее, проникает в нее, совместно с ней образует общие формирования, образования, явления, но все же никогда не поглощается психофизиологической сферой.

Понять то, что филическая душа, в сущности, самобытийственна и является таким же самостоятельным душевным образованием, что и психофизиологическая составляющая человека, а не принадлежит ей, очень важно. Это первейшее структурное знание, без которого нельзя выстроить Структуру внутреннего мира человека.

Самобытийственность филической души подтверждается хотя бы тем, что в ней происходят самостоятельные процессы, нужные только для нее самой, и тем, что она сама и на равных входит то в симбиоз с низшей, то с высшей душой.

Разум филической души – филический ум – это область отвлеченного аналитического мышления и отвлеченных знаний, умозрения и интеллектуальных созерцаний, умозаключений, гипотез и постулатов.

В отличие от вслушивания и слышания разума высшей души, работа филического разума-интеллекта сочетается с понятиями вглядывания и смотрения.

Филическая душа и ее филический разум – особая самобытийственная сфера, которая, разумеется, стыкуется с низшей и высшей душою (как повар с охотником и с официантом), но не входит ни в ту, ни в другую. В человеке вместе проживает и носитель разума-мудрости, и носитель разума-хитрости и носитель филического разума – и мудрец, и хитрец, и умник.

Предоставленный самому себе филический ум есть самознайство – знание без узнавания своей истины разумом высшей души и не по его молитве. Поэтому описать филическим умом душевную жизнь и решить ее проблемы нельзя. В лучшем случае филический ум производит труд обличения и разрушения лжи; но заменить посрамленную умом ложь правдой он не в силах. Любая его попытка в этом направлении сама грозит стать ложью.

Филический разум зрит не только одушевленное, как разум высшей души, но и всякое, взирая на все, что существует, с некоторой независимой от существующего и сторонней точки.

К работе филического ума приготовиться можно, к действию же разума высшей души – никогда нельзя: он готов или не готов. Поэтому разум-мудрость в человеке всегда говорит как власть имеющий, филический ум же, как бы сознавая свое несовершенство, – трактует, толкует, доказывает, «разделывает» целое на части, пробует на вкус, сам себя опровергает и пытается, как это вообще свойственно филической душе, опереться на что-то, априорно содержащее истину, или методологически столь прочное, что, на его поварской взгляд, обеспечивает путь к ней.

Аналитический разум лишь воспринимает и развивает воспринятое, но не способен проникать в сокрытое, тайное (склонен считать, что такого и нет вовсе) и не должен подменять собою тот разум, который постигает корневое, истинное, истину. Интеллект – разум теоретически объясняющий, умозрительный, но не постигающий истину; он постигает явное Бытия и аналитически развивает воспринятое, но не проникает в тайное, коренное; при этом пытается подменить собой разум, способный постигать истинное и проникать в тайное, и выдать себя за него.

Нелегко быть охотником и поваром одновременно. Активности разума высшей души редко когда сопутствует значительная умственная активность. И наоборот: активнейшая умовая работа чаще всего совпадает с пассивным состоянием разума-мудрости. Не есть ли активность филического ума, сопряженная с пассивностью разума высшей души, следствие такого ее состояния? И не есть ли успехи технологической цивилизации последних веков результат утраты взволнованного слушания разума-мудрости, духовного отлива или обморока высшей души человека?

Вопрос не риторический. В отличие от разума высшей и низшей души, филический ум может быть развращен и извращен. Проповедовать Истину обморочному человеку не только бесполезно, но и опасно: он извратит ее. Извращенная же Истина превращается в источник того, что проивостоит одухотворенности.

Продукция филического ума зависит от времени, в котором живет человек, от умственной моды или умственной эпидемии, от исторических потрясений, даже от политики. Про носителя разума высшей души нельзя сказать, что он «современно мыслящий» или «отстал» от своего времени. Его мысль не привяжешь к сегодняшнему, вчерашнему или завтрашнему дню.

Люди редко живут собственно разумом своей высшей души, хотя бы потому, что разум этот действует в своей сфере и не видит, что происходит во внешнем мире. Он и сам не виден стороннему наблюдателю. Разум высшей души – невидимка; он являет себя на люди через филическую душу, которая облачает его. Иначе передать мудрость от человека к человеку трудно. Люди склонны воспринимать не мудрость как таковую, а ее филические одежды.

Живой, мучающийся человек не может, используя весь богатый арсенал орудий своей памяти, сообразительности, наблюдательности, сосредоточения и рассредоточения внимания, то и дело не сбиваться на филический ум. Да ему и незачем отвергать его. Но власть филического ума над разумом высшей души означает остановку духовного роста, смертный застой души, неподвижность духа, которая видна в непробиваемом самодовольстве умника.

Душа филического умника блокирует разум-мудрость. Когда из человека уходит знание главного, тогда он уже не в силах постигать цельно, и принужден познавать частное и особенное. Исключительное внимание к частному и особенному – один из верных признаков оскопления мудрости филическим умом.

Повторим еще раз: разум высшей души постигает только целостности и не направлен на части и элементы, как аналитический разум-интеллект.

То особенное, которое везде ищет и пользует современный физкультурник мысли, не есть нечто основополагающее, а либо служит страховкой на аварийный случай, либо обеспечивает определенные условия, либо корректирует и прочее. Искусственно задействуя и расширяя сферу активного применения этих попутных, периферийных, дополнительных и второстепенных свойств и явлений, человек не ведает, что творит.

С высот высшей души внешний мир и все то, что вне Структуры человека, не видно, и потому трудно предположить возможность откровения мудрости, связанные, скажем, с материей. Познать истину интеллектом нельзя, как нельзя мудростью создать колесо или атомную бомбу. Интеллект вроде бы зряч в отношении того, к чему незряч разум-мудрость, и способен на озарения и проницания, но воспринимает ли он то и так, как это в действительности создано тем Разумом, который управляет в материальном Мире?

Если действующий Разум Мира не совпадает с филическим Разумом, то применение последнего может привести к недоразумениям и даже бедам. Интеллект же, обслуживающий Разум-мудрость, способен стать глазами Мудрости и многое принести ей.

Вводя в природный и человеческий оборот блюда филического ума, мы каждый раз не знаем, чем это обернется. Когда в уме нашем обособляется какое-то отдельное качество или функция, то этим обособлением от общего ствола Бытия невольно создается противостояние искусственно взятого нами особенного и того основного, что призвано в Мир Творцом его. Противостояние это, как ни крути, не будет в нашу пользу.

С грехопадением человек стал сам мнить себя. Он обрел самоощущение себя не такого, какой он есть. Он даже стал способен серьезно верить, что он то самое, кем притворяется. Мало того, он стал жить ради себя такого, каким он мнит себя. Отсюда многие беды человека, в том числе и подмена добра злом. Отсюда и сам грех. При ложном самоощущении не может не быть греха. Грех – результат ложного или мнимого самоощущения, выражающегося в поступках. Без филической души нет и самого понятия греха, ибо высшая душа – сама по себе или вкупе с низшей душой – грешить не может.

Филическая душа предвидит, она нацелена в будущее и действует в видах будущего. Без филической души у нас и не было бы представления будущего времени. Будущее время рождено филической душой вместе с ложным или мнимым самоощущением. Человек знаком с представлением будущего только потому, что обладает филической душою.

Будущее время включено в жизнь филической души. Влюбленный человек потому воспринимает объект своей любви не таким, какой он есть, что полюбить филической любовью значит перенестись из сферы плотско-психической жизни в иную сферу жизни. Влюбление, будучи визитной карточкой филической жизненности в человеке, есть в полном смысле «неземное», иноприродное чувство.

Влюбленность – всегда будущее. В этом ее сила и ее прелесть. Любви все возрасты покорны, но по-разному. Молодость устремлена в будущее, и потому переживает влюбление как лучезарность будущего. В зрелом возрасте чувство влюбленности утверждает, что еще есть будущее. Чувство влюбления не знает прошлого времени. Часто влюбленность это устремленность в будущее ради расставания с прошлым или настоящим. Влюбленность – не обещание в будущем, а обещание будущего. Не жить в состоянии влюбленности для большинства людей – значительный урон в сознании перспектив своего будущего.

Ни высшая душа сама по себе, ни низшая душа сама по себе будущего времени не знает. Для высшей души нет ни будущего, ни прошедшего. Она не «была», не «будет», а «есть». Высшая душа всегда трудится в той безвременной точке, где идет рост духовной жизни. Филическая душа уводит из настоящего в будущее и одним этим снимает ударение с высшей души.

В Саду Эдена человек не грезил, не жил по течению того фиктивного времени, в котором действует воображение, не был знаком с воображенным настоящим временем, родственным будущему времени. Адам не ведал сладостности и упоительности мечтания, которое после грехопадения обрело статус духовного действия. Жить в воображении, в будущем времени или в воображенном настоящем времени, в воображаемой действительности (земной ли или небесной) стало для человека частью «духовной жизни».

Именно на этом основано идолопоклонничество – в самом широком смысле слова. Четко ориентированное на голос Бога, обращаемое к Господу сознание святости после грехопадения переводится в фиктивно высшую сферу жизни духа, и человек начинает служить кумирам, идолам, божкам, звездам, космическим монстрам, им же самим выдуманным идеям, текстам, а то и выдуманному самому себе. Откровения высшей души заменяются и застилаются продуктами художественной воли, которая, как и в случае интеллектуальной воли, пользует идущие из глубин подлинной духовной жизни видения высшей души. Путаница видений собственного художества с откровениями высшей души имеет в человеке столь же роковое значение, что и путаница добра и зла, интеллекта и мудрости, настоящего и будущего.

Согласно стиху 22 гл. 3 книги Бытия Адам после грехопадения мог стать «словно боги», то есть обрел способности, подобные тем, которыми обладают «силы Творения». Эта схожесть, надо полагать, обусловлена способностью человека к творчеству как таковому.

Подобно творящим силам, человек после грехопадения стал способен создавать в себе и выводить из себя множество образов и смыслов, заселять ими свой мир, создавать чисто человеческую область жизненности и жить в ней как в некоторой параллельной действительности, порожденной его творческой волей, которой кроме него никто в этом Мире не обладает. Адам и Ева «застыдились» друг друга еще и потому, что увидели себя как бы со стороны и, смотря из параллельной действительности, узнали про себя, что они наги.

«Зло» без «добра» не имеет силы, и именно поэтому путаница добра и зла включает Зло в человеческую жизнь в качестве действующего в ней начала. Добавим сюда же, что творческая воля несет «божественную» способность эстетизировать все, что попадает в душу человека: впечатления действительности и любовные переживания, нравственное чувство и религиозное сознание.

Творческая воля включена в состав той путаницы, которая внесена во внутренний мир грехопадением. Творческая воля человека способна служить и на добро и на зло. Беда человека – в неопределенности творческой воли в отношении добра и зла. Нормально функционирующая творческая воля может по тем или иным причинам ставиться на зло. Зло обретает творческую волю через путаницу добра и зла. Скажем, филический разум, в отличие от разума-мудрости и разума-хитрости, может стать развратным разумом.

Немудрено, что человек, скрывшись от Бога в своей параллельной действительности, испугался Его. И этот его страх – страх перед Господом, перед Миром, за самого себя и перед самим собой – еще более возбудил его воображение и творческую волю, которая с тех пор порождает сонмы адских духов, демонов, чудовищ. Не Бог же, в самом деле, «сотворил» (в Своем Замысле?!) их...

Одна из главных задач жизни человека на Земле – решить проблемы филической души, присвоенной Адамом в Эдеме. Решение это не предопределено. Филическое пронизывает все в человеке. Вся история существования человека, и его прогресс (идея которого, кстати, основана на переживании будущего времени), и его регресс, есть история развития филической души самой по себе и ее вживания в земную жизнь.

Интеллектуально осмысливая все на свете, человек находит такую точку зрения, с которой видно со стороны, – и именно потому способен изучать и делать выводы. Но далеко не все видно отстраненным взглядом и это-то более всего ограничивает познавательные возможности интеллекта.

В начале ХХ1 века человек лучше начинает понимать, что «зуб» его интеллекта не так ловко попадает в «паз» разума нашего Мира, адекватным выражением которого ум человеческий совсем недавно мнил себя. Оказалось, что в деле постигновения и преобразования Мира у интеллекта не столь богатые перспективы. Везде, где прикладывается аналитический ум, все слышнее скрежет неудачного сцепления его с земным Бытием. Этот угрожающий скрежет – предвестник ломки, аварии, гибели. Что если мы пользуем интеллект не по назначению?

Филический ум – иная разумность, не та, которая создала наш Мир и действует в нем. Интеллект человека – выражение разумности самобытийственного филического Космоса, истечениями которого пользуются и Природа, и человек.

Филическая действительность обладает своей витальной силой, которая возбуждает человека. Есть в ней и своя разумность, которой человек пользуется, и воля к жизни, которую человек знает в себе как свою творческую волю Моральная воля (независимо от этических представлений) прикладывается к конкретному течению жизни людей, но исходит от другой действительности, которая порождает импульс, способный требовать, обуздывать, уличать, поучать человека, действующего и чувствующего в земной реальности. По жизнедействию своему моральная воля более схожа с инстинктом, трудящимся в животной личностности, чем со свободной нравственной волей высшей души. Это наводит на мысль о том, что моральная жизнь есть род иной жизненности в интеллектуально-филическом пласте Существующего.

Право – прямая сфера филии в общественной жизни. Религиозные представления по большей части плод филического творчества. О Культуре во всех возможных видах и говорить нечего.

Религиозно-художественное творчество испокон века создает образы существ, которых и нет, и не бывает, которые и не вписываются в земную жизнь. Возможно, что эти образы порождены в ином Существовании и обитают не там, где мы. Как водится, человек пользует их в своих целях, но это уже другой процесс.

Вдохновение в искусстве всегда оставляет впечатление включения себя в какой-то мимо несущийся поток творчества. Вдохновение вводит душу в этот поток и обеспечивает ее пребывание в нем. Вдохновение – особенное состояние, в котором человек разгоняется творческой волей по течению филической жизненности. На поэтах и музыкантах отчетливо видно, как их несет поток и как они откровенно разгоняют сами себя в нем. Впечатление такое, что филическая душа живет в них так же непринужденно и естественно, как сама собою и без усилий живет животная душа в земной Природе. Это, разумеется, не совсем так: филическая душа человека то опускается в поток своей жизненности и «плавает» в нем, то выныривает из него в земную действительность и тут выражает себя с помощью ее обликов и значений.

Через высшую или низшую душу филическая душа способна воспринимать все, что угодно, но ее надо специальными усилиями приучить к этому, в определенном направлении запустить и развить в ней филическую волю, научить ее жить вместе с низшей душой и высшей душой. Филическая душа одного человека учится охотнее, чем у другого. Культура (в том числе и культура чувств) и интеллект есть не что иное, как это приучение филической души жить в человеке и с человеком.

Человек стремится познать филическую душу саму по себе, в чистом виде, вне влияний высшей и низшей души. Последнее время он пытается – трудно сказать, сколь успешно, – выразить ее в известного рода «бессодержательном» искусстве. Но делается это не для решения человеком задач своей жизни, а в качестве «высокой» забавы, и потому не приносит пользы. Одно все же ясно: явленная таким искусственным образом филическая душа безразлична к Добру и Злу.

Истинному художнику хорошо известно, что его произведение только тогда подлинно, когда оно, это произведение, становится живым существом, которое он в полном смысле слова родил из себя. Оно и действует на человека, как одна живая душа действует на другую живую душу. Художник по своей свободной воле рождает (или причастен к рождению) живое филическое существо и выпускает его в автономную жизнь к людям. И должен нести за него ответственность.

В результате грехопадения (или в результате культурного самостановления человека – как угодно) филическая душа не только вклинилась между высшей и низшей душами, но и потеснила высшую душу, отчасти заняв ее место. Филическая душа не испортила и не могла испортить высшую душу, но в Структуре человека она способна становиться вместо нее. И это произвело в целостном человеке такой переворот, с которым – и по силе и по значению – не сопоставимо никакое другое событие в его становлении.

Изначально высшая и низшая душа равнодостойны в Структуре человека. Обретенная в грехопадении филическая душа ослабила связь высшей и низшей душ, разделила их. И они встали навстречу друг другу – как высшее и низшее. Зная в себе высшую душу и низшую земную душу, человек живет в состоянии вечного напряжения между ними – и только так вынужден проходить жизнь. Напряжение это было бы нестерпимо, если бы филическая душа в некотором роде не гасила его.

Наши этические представления и построения, право и справедливость, наши моральные идеалы, принципы и идеи созданы волей морального творчества во многом для погашения внутридушевного напряжения. На решение этой же задачи нацелено и художественное и интеллектуальное творчество. Но не оно заглавное в этом деле. Снимает напряжение в душевном мире человека, и тем обеспечивает устойчивость внутренней жизни его, именно моральное творчество – «узнание: добро и зло». Это-то, я думаю, и зафиксировано, среди прочего, в библейском названии филической души человека.

Раздвоение на высшую и низшую душу само по себе создает ситуацию принципиального неудовлетворения самим собой. Невозможно постоянно пребывать в таком состоянии. Вся филическая жизнь, и более всего творческая моральная воля, призвана вводить душевный мир человека в состояние этического самоудовлетворения, в котором высшая душа и животная личностность не противоборствуют, не разрывают человека. Подменяя высшую душу, филическая душа берет на себя ее функцию быть генератором удовлетворения и неудовлетворения собою.

Любое впечатление или событие жизни, внедряясь в человека, сразу же двоится и троится. Словно одна грань внутреннего мира стремится сознать правдиво и пережить подлинно, а другая обманывается и потому часто возносится и фальшивит. И все это кашей варится в кипящем котле душевной жизни, путается и перепутывается, не давая человеку разобраться, что к чему.

И в нашей земной жизни есть мгновения озарения истины, полноты переживания религиозного чувства и ответственной любви. Бывают в жизни нашей минуты без путаницы добра и зла. И все же нам, земным людям, практически невозможно перенестись в душу Адама (или, если угодно, идеальную человеческую душу), каким он был в Саду Эдема до грехопадения. В нем есть нечто, что нам нельзя представить, что мы в себе никогда, ни в какое мгновение опыта земной душевной жизни, не знаем. Это – адамово состояние абсолютной внутренней искренности. Грехопадение есть путаница всего в душе и, прежде всего и более всего – путаница искреннего (подлинного) и неискреннего (фальшивого, поддельного, мнимого) в себе.

Совсем не лгать самому себе, не кривить душою земной человек не может. Завладев филической душою, человек стал существом душевно лицемерным. Именно искренность давала Адаму бесстрашие. И именно фальшью души Адам «сокрылся от Бога» «среди деревьев Сада». Он стал лукав, смог не признать свою вину и пытался найти себе оправдания. Грехопадение сделало человека обманщиком Бога и самого себя, существом, способным слышать, не слыша, видеть, не видя, воображать, что есть то, чего нет, и нет того, что есть. В этом нет существенных различий между людьми Запада и Востока.

Дела, которые мы от рождения до смерти делаем в жизни, открытой работы разума-мудрости не требуют. Они назначаются разумом филической души и низшей души, которая дела эти и исполняет.

Событийное течение жизни ставит человеку вопрос: что делать? Решая этот вопрос, филический ум указывает на некоторую конечную точку, с которой должно сообразовываться движение жизни – он ставит цели. Филический ум создает само понятие цели. Разум высшей души незнаком с установкой на цель. Высший разум иногда вмешивается в то, что делается, но не в целях делания и не в каких-то своих целях, а ни в каких целях. Целеполагание у высшего разума отсутствует. То, что для филического ума есть идеальная цель, то для разума высшей души – указатель направления роста, не более того.

Средства разума высшей души действуют поверх целей, которые ставит филический ум. И все же представление о цели неустранимо в нас. Никто в Мире не ставит себе цели, кроме человека. Цель есть одна из филических духовностей, которая наставляет наши души.

Стремление к цели возможно только в самодвижении и для самодвижения. Базу для духовности цели создал самодвижущийся филический ум. Но не без косвенного участия разума-мудрости. Представление о цели, с одной стороны, – феномен гипотетического продолжения самодвижения в филическом уме. С другой стороны, цель для филического ума есть закодированное представление о становлении, почерпнутое из разума высшей души.

В основание разума высшей души и его молитвы заложено сознание откуда-то данной возможности чего-то: какого-то превращения, совершения небывалого, осуществления или самоосуществления человека. Действие разума высшей души прежде всего состоит в усилении самого сознания этой возможности и уяснении того, что же дано (или задано) в ней. Это-то сознание, видимо, и кодируется филическим умом в представление цели вообще и цели человеческой жизни в первую очередь.

Вопрос цели жизни еще раз ставится перед человеком в качестве вопроса смысла жизни, который представляет то ли вывод, то ли расширение вопроса цели. Ответить на такие вопросы, значит, сказать: что дано человеку в возможности и в чем эта возможность.

Филическому уму дано в воображении цели решать: что ткать в этой жизни, какой холст. Холст этот может получиться такой-то или такой-то – разум высший души его не выбирает. Он рисует на том холсте, который есть.

У филической души и у высшей души – свои задачи. У первой, в первом приближении, – задачи ткачества биографического полотна из интеллектуального и художественного материала своей жизни, у второй – создание на этом холсте уникального Произведения жизни, составляющего основной результат жизни в Структуре человека и обеспечивающего несмертие или личностное бессмертие.

В Саду Эдем, в особого рода проектной лаборатории Бога, в месте «создания», росло Древо познания – Древо филической жизненности и разумности. На этом Древе зрели «плоды», и первому человеку было запрещено пользоваться ими и присваивать их. Интеллектуально-филическая сфера существования только еще зрела, находилась в процессе «создания». Она не была готова существовать в Мире действия. Вот этот-то недозрелый плод и «съели» Ева и Адам. Они включили в себя потенции филической действительности и тем самым не только обрели творческую волю, но и взвалили на себя (то есть стали способны, что одно и то же) труд «досоздания» человека.

Человек – изделие Богом незавершенное. Но дело, начатое Богом в Саду Эдема, не прекращается на Земле. В наших жизнях делается и завершается то, что не было сделано и завершено в Саду. Человеку на Земле приходится дозревать, «самосоздаваться» как бы по частям и по отдельным операциям.

Создатель закладывает в проект человека некоторые исходные установки, задающие направление его дальнейшего развития. Это именно проект, на основании которого идет процесс свободного развития человека. Человек несет в себе Волю Создателя, то есть свое задание на жизнь и свое назначение. Человек призван, хотя и не принужден, осуществлять это назначение, развиваясь в намеченном направлении. Важно понять и принять, что Воля Создателя на саморазвитие человека – не закон, а заданная тенденция. В распоряжении человека есть сфера свободного делания во исполнение заданного. В сферу эту Создатель, как правило, не вмешивается. Это Ему и не нужно. Он работает с человеком особым образом.

Бог – «создает». Человек – «делает» и ... ошибается. И будучи существом свободно волящим, не может не ошибаться, не уклоняться от заданной тенденции развития. Изгнанный из Сада человек в значительной мере духовно оглушен и ослеплен. В одних случаях он все же выправляет себя сам, но чаще не справляется с заданным направлением и заходит в тупик. Тогда Господь отвечает на его слабость и на его действия, но не тем, что ограничивает его свободу, непосредственно вмешиваясь в сферу его свободного делания, а тем, что изменяет план дальнейшего духовного развития человека, переформировывает исходные установки и тенденции: что-то в них отменяет, вводит что-то новое или что-то иначе ставит в человеческой душе, переменяет свет и тени в прежде созданной человеческой Структуре, поправляет дальнейшее направление ее развития и, что быть может важнее всего, корректирует Свое отношение к человеку (и человека к Себе!).

Рабочие взаимоотношения человека и Бога крайне динамичны и драматичны. Они начались в лаборатории Создателя, в Саду Эдема, где шла своего рода «доводка» макета человека, его «дозревание». На этом этапе человеку было прямо предписано не присваивать себе филическую душу вплоть до особого на то распоряжения. То, что свершил Адам в Эдене, – не ошибка, а ослушание. Чтобы исправить содеянное, Господу Богу пришлось преждевременно выпустить его в автономную жизнь, кардинально изменив при этом само существование и условия существования человека.

Из библейской истории грехопадения напрашивается вывод, что по Замыслу Бога филическая душа способна существовать на Земле, в земном существовании человека. Поэтому-то Адам, приютивший филическую душу, и был послан на Землю. Земля – место, где филическая душа допущена в существование и в работу. Земля есть одно из законных мест ее работы.

Посылая человека «как прах» на Землю, Господь Бог намеренно утяжелил его проживание на ней. Земля угрожает ему внезапным несчастьем и преждевременной смертью, не дает ему полноценных природных сил жизни, и то цепляет, не отпускает, то отталкивает от себя. В качестве животного вида человек беззащитен на Земле. Чтобы выжить, ему необходимо использовать все ресурсы своей творческой воли. Не траву полевую ест человек, а «хлеб», который он «в поте лица» выращивает сам. Интеллектуально-филическая энергия человека до самого последнего времени преимущественно шла на войны, на обеспечение жизни смертного тела, утилизировалась по необходимости выживания и проживания. Угроза внезапной смерти, болезни, страдания требует от человека постоянного и максимального напряжения и это берет на себя большую часть энергии полученной Адамом филической жизненности.

В результате грехопадения человек включил в себя филическую душу и тем вынудил Творца переформировать его и условия его существования. Кроме того, человек, благодаря филической душе, стал способен на ослушание Воли Бога. Человек способен нарушить Его Волю, иногда полагая, что именно Ее и исполняет.

Всегдашнее стремление людей стать «словно боги» и «жить вечно» одно из самых страстных – и чисто филических! – стремлений человека, предел его мечтаний, его фантазий, а то и интеллектуальной заботы: найти эликсир бессмертия, создать нанотехнологию, вырастить своего двойника в пробирке и прочее. Если человек с помощью творческой воли найдет Древо жизни и станет жить вечно, то и перестанет работать на Земле, перестанет быть человеком, – станет «словно Бог»: мнимобожеством и мнимотворцом.

Подобно творящим богам, человек овладел волей творчества и возможностью творчества, то есть волей и возможностью переделывать по своему усмотрению то, что уже «сделано» Творцом, в чем, собственно говоря, нет необходимости производить изменения. Под солнцем нет ничего нового и ничего нового быть не должно. Но и человеку нужно куда-то девать силы и воли своей самовольно обретенной филической жизненности и разумности.

Творческая воля, коли она уже есть, не может быть не задействована. Она будет применена и применена на делание «нового», на изменение того, что уже завершено Творцом. Человек не может не делать того, что от него требует его филическая душа.

Природно-раскрепощенный, получивший достаточный досуг человек стал играть и шутить со своей творческой волей, созидающей живые филические существа. В наше время мы уже вправе говорить о филической агрессии в сферу земного Бытия. Это не побочный результат и не чья-то неосмотрительность. Не исключено, что наши экологические проблемы и, вскоре, экологические катастрофы вызваны незаконным внедрением через творчество человека филических сил в Природу и пространство Земли.

Человек недосоздан в Эдеме и досоздается на Земле. Одновременно и досоздается, и делает по созданному себя сам. Поэтому столь трагедийна наша жизнь.

Процесс «создания» человека, начавшись в Эдене, продолжается на наших глазах, и никогда не завершался – ни после Моисея, ни после Иисуса, ни после Магомета или Будды. Процесс этот не может прекратиться до тех пор, пока человек живет в Истории. Прекращение его свидетельствовало бы о том, что человек дошел до конца, то есть вполне выполнил свое назначение и свою работу на Бога, и что Бог завершил Свою работу с людьми.

В наше время люди оказались не в конце, а в тупике. Тупик потому и тупик, что безвыходный, вернее, имеет один выход – назад. Само по себе сознание тупика гонит назад – туда, где уже были, где произошла ошибка, заведшая в тупик. Но где это «место» и в чем наша «ошибка»? Да и можно ль брать назад сделанные ходы? Жизнь человека вроде бы устроена иначе.

Все ошибки и срывы своего развития человек – и каждый человек, и нация, и человечество в целом -включает в себя, берет с собой и с ними принужден продолжать Путь осуществления Замысла. Поэтому, чем дальше по Пути Замысла, тем человеку тяжелее идти по нему. Это началось с Сада Эдема, с завладевания филической душою и теперь зашло в тупик.

Воля Создателя зафиксирована в глубинах сердца и разума того или тех, к кому она обращена. И человек, прежде, чем «делать» эту Волю, должен сам постигнуть то, что от него ждет Создатель, и сделать Его Волю своею волей. Только так и можно выходить из тупика осуществления Замысла Бога на человека.

По общепризнанным представлением есть тело и есть душа в теле. Разные ли это жизни? Когда говорят о жизни души, то обычно подразумевают ту жизнь, которая остается или может остаться после смерти тела. Это предполагает, что в разных субъектах, теле и душе, одна и та же жизнь (пусть в душе сложнее, полнее, глубже жизни тела) и из одного Источника.

Людям, верующим в воскресение или реинкарнацию, трудно принять мысль о трех душах и разных источниках их жизни. Это разрушает их веру.

Мы не ставим перед собой задачу изучения и осмысления какой-либо религии или религии вообще. Мы пытаемся проникнуть в Структуру внутреннего мира человека. От того, как в том или ином учении структурно решен душевный мир человека, зависит и решение общего вопроса смысла (назначения) человеческой жизни, и ответ на основной практический вопрос: как нужно человеку жить и как ему прожить свою жизнь.

Определить назначение и устроение внутреннего мира человека невозможно без понимания того, что создало, связало и обособило души Структуры и их жизни.

В Структуре человека задействована не одна жизнь и не из одного источника. Человек, потому что он человек, не может жить только одной земной жизнью.

Разум и любовь у каждой души Структуры человека свои. Каждая душа обладает особенным чувством-сознанием жизни, чувствует себя живущей по-своему, не так, как чувствует себя живущей другая. Каждая душа не просто живет иначе, а живет иной жизнью, не той, какой живет другая.

Тело определенно живет той же жизнью, что низшая душа человека.

Филическое существование – не вторичное, а иное. Когда мы говорим, что человек живет в мире фантазии или умозрения, то подразумеваем, что он не живет в действительности. А где же? На самом деле он живет в другой действительности, столь же полноценной, «действительной» и подлинной.

Филическая душа живет своей особенной жизнью, не такой, как тело и низшая душа. Жизнь филической души не та, что жизнь низшей души, но связана с ней общими корнями.

Филическая душа живет не той жизнью, которой живет высшая душа. Жизнь филической души не та, что жизнь высшей души, но связана с ней общими корнями.

Высшая душа живет не той жизнью, которой низшая душа. Жизни высшей души и низшей души не связаны в Структуре человека, хотя и имеют общие корни.

Между жизнью одной, другой и третьей души неизбежно есть общее, но в каждой из них есть и такое, что свойственно только ей. В жизни одной души действует источник, которого нет в жизни другой души.

Все три души имеют единый источник жизни, но в образовании той или другой души участвует и особый источник жизни, которые другие не имеют.

Три самобытийствованные души – три разные жизни. Вместе они составляют Структуру внутреннего мира человека. Это значит, во-первых, что между этими жизнями есть общее, и, во-вторых, что есть начало, которое объединяет их в целое.

Со всем этим нам надлежит конкретно разобраться.